Радужная вдова
Шрифт:
Стрелка хронографа «Ролекс» приближалась к отметке «60». Но к тому времени Игнат Воронов, тихий водитель охранного агентства, судя по всему, в последнее время прилично выпивающий, уже превратился в Стилета.
Секундная стрелка подходила к отметке «60».
– Хорошо, согласен, – произнес Борисыч. – Давайте договариваться.
Внутренняя сторона глазного яблока человека соединена со множеством нервных окончаний. В принципе, если верно нажать на глаза, то человека можно «вырубить». Не на долгое, но вполне достаточное время. Если давить дальше или протыкать глазное яблоко, то человека можно убить. Убивать Стилет никого не собирался. Просто за время, пока
Секундная стрелка перевалила через отметку «60» и двинулась дальше.
– Давайте, согласен, – повторил Борисыч.
– Ну, совсем другой коленкор, – произнес старший.
Это был тот самый пиковый момент, после которого напряжение в зале начало быстро падать. Старший расслабленно повернулся на стуле к Борисычу – клиент созрел, клиент готов платить, а дальше – дело техники. Однако привычно намеченный сценарий неожиданно изменился; старший даже не успел осознать, когда это произошло, потому что все произошло очень быстро. Всего лишь одно мгновение, на которое они позволили себе расслабиться…
Со свистящим шепотом что-то пронеслось в воздухе. Боец, стоявший у дальней стены, внезапно вскрикнул и, дернув головой, схватился за левый глаз – что-то жалящее коснулось его, что-то мгновенное и горячее словно проникло в мозг, чуть не разорвав его голову изнутри. Второй омоновец, Молокосос, уже заметил сбоку какое-то движение и уже готов был повернуться к этому «смешливому» охраннику. На его лице под маской, наверное, еще даже не успел запечатлеться гнев, лишь удивленное недоумение… Нога Стилета с поразительной, нечеловеческой быстротой взметнулась вверх и прошла по дуге. И еще было какое-то слово, которое Молокосос вспомнит, лишь придя в себя. Слово «мозоль». Потому что за мгновение до того, как его мозг получит и переработает эту информацию, лицо Молокососа встретится с ударом страшной, сокрушительной силы. Но ему не суждено будет испытать боли, потому что сразу же придет спасительное беспамятство, и он провалится в темноту.
Старший никогда в своей жизни, кроме как в американских боевиках, не видел, чтобы человек действовал так быстро. Только ему было плевать на кино. В жизни все происходило по-другому. И герои, косящие врагов пачками, вызывали лишь усмешку, потому что человека убить очень сложно. Под левым плечом старшего, в кобуре на кожаных ремнях, покоился массивный «стечкин». Быть может, ему и не полагалось такое мощное оружие, но на это закрывали глаза. Однако сейчас его рука потянулась не к кобуре под черной кожаной курткой. С некоторым опозданием она двинулась к лежавшему на столе «макарову». А потом эта правая рука, подчиняясь чужой воле, ушла за спину; старший почувствовал острую боль и понял, что если рука поднимется вверх еще хотя бы на сантиметр, то он, человек далеко не слабого десятка, может просто не выдержать этой боли. Его подняли и встряхнули, как тряпичную куклу. И в следующее
Мозоль… Что за хренотень? Они говорили о какой-то мозоли, теперь один его боец вырублен, второй только приходит в себя и с опозданием направляет на них оружие. А старший готов на что угодно, лишь бы тот, за его спиной, ослабил хватку. Как во время спарринга, когда тебя захватывают на «болевой», и ты вынужден стучать рукой по татами, признавая свое поражение.
Боец у дальней стены, уже пришел в себя. У его ног лежала тысячедолларовая фишка, левый глаз был закрыт и теперь, судя по всему, откроется не скоро. Этот «смешливый» паренек вырубил его обычной игральной фишкой. Гнев не лучший союзник, но омоновец оттолкнул фишку ногой и поднял автомат.
…Этот паренек был прикрыт старшим, Макарычем, и только ослепший на оба глаза мог прозвать его смешливым. К виску Макарыча он приставил ствол и сейчас, спокойно кивнув на автомат в руках омоновца, холодно сообщил:
– Давай… я отстрелю ему башку. Обещаю.
Капли пота выступили на лбу Макарыча, одна побежала по щеке. Как быстро все изменилось…
Омоновец молчал. Сгустившаяся тишина показалась вечной. Палец омоновца медленно лег на спусковой крючок.
– Не советую, – произнес Стилет. – Я буду быстрее. Не стоит.
Холодный блеск серо-голубых глаз; черт, он ведь вырубил его обычной игральной фишкой. Омоновец вовсе не был трусливым человеком, но сейчас скорее звериным чутьем, чем разумом, осознал, что действительно «не стоит». Все уже изменилось, этот человек их переиграл. И дальше все может быть только так, как он говорит.
– Не стоит, если хочешь жить, – повторил Стилет.
– Парень, спокойно, – хрипло произнес старший. Еще одна капля пробежала по его щеке. Омоновец никогда не видел Макарыча таким бледным.
– Прикажи ему положить оружие. – Стилет прижал пистолет к виску старшего. – На пол. Ну!
Тишина. Густая, почти липкая. Тревожное дыхание людей.
Очень легко совершить ошибку. Один неправильный жест может оказаться роковым.
– Парень, с огнем играешь, – тихо проговорил старший.
В следующее мгновение рука Стилета пошла вверх.
– Прекрати! – вскрикнул старший. – Хорошо. Ладно. – Он кивнул своему подчиненному: – Выполняй.
Омоновец какое-то время медлил, хотя уже знал, что придется подчиниться. Этот человек их переиграл.
– Делай, что он говорит! – Голос старшего чуть не сорвался на визг.
Омоновец не спеша положил автомат на пол.
– Теперь два шага назад. Ну?! Хорошо. Афоня, забери оружие. Спокойно. Все всё делают спокойно. И тогда все сегодня вернутся домой.
Афоня поднял автомат. Теперь они уже полностью контролировали ситуацию.
– Борисыч, – попросил Стилет, – вызовите наряд.
– Уже вызываю. – Борисыч взял со стола мобильный телефон, быстро раскрыл трубку.
– Прикажи своей шантрапе валить отсюда! – сказал Стилет. – Пусть ждут на улице.
– Парень, нарываешься. – Старший уже смог взять себя в руки – теперь стрелять никто не начнет. – Ох нарываешься! Я же тебя на лоскуты порву.
Стилет опустил пистолет ниже, на уровень скулы, чуть склонил голову.
– Заткнись, мусор, – негромко, почти на ухо старшему, сказал он. – Я ведь могу тебя сдать. Мне перечислять статьи или не надо? Могу. Но… Это на усмотрение Борисыча.
Мели, с восторгом глядя на Стилета, немедленно произнес:
– Полный зал свидетелей! Я – первый.