Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой

Автор неизвестен

"Вестник благотворительности", № 5-6 (41-42), сентябрь-декабрь 1999 г.

Джульетто КЬЕЗА, Фьямметта КУКУРНИЯ

при участии Сергея Авдеенко

Специально для "Итогов"

Единственная: история любви Горбачевых

Северная Германия, Мюнстер, гостиничный номер. У Михаила Горбачева больше не осталось слез, не осталось и слов. Перед нами сидит не бывший генсек, первый и последний Президент СССР, отец перестройки, политик, изменивший мир. Перед нами человек бесконечно одинокий, весь без остатка погрузившийся в свое горе, согнувшийся под тяжестью потери, разом унесшей всю его жизнь, надежды, желание эту жизнь длить. Он медленно поднимает на нас воспаленные глаза, долго смотрит невидящим взглядом. "Все кончено,

Раисы больше нет. И во мне что-то умерло". В этой комнате он провел два кошмарных месяца, последние месяцы перед разлукой.

Она

Наблюдая за этой женщиной, столь внимательно относившейся к форме, к частностям, всегда безупречно одетой, точной в движениях, нельзя было представить, что когда-то она принадлежала к совсем другому миру - нищей, разоренной российской деревни. Впрочем, мало у кого в ее поколении детство было сытым и безоблачным. Колесо коллективизации прокатилось по их семье и на четыре года утащило отца в ГУЛАГ. Годами - жизнь в вагончиках без воды и света. Сколько школ она сменила - не счесть. Она неохотно вспоминала о своем прошлом, но никогда о нем не забывала. Потому-то и легко с ним порвала вместе со своим мужем, последним генеральным секретарем ЦК КПСС и первым реформатором, "аппаратчиком", прошедшим все ступени бюрократической лестницы, и политическим деятелем с мощным интеллектом, открывшим страну для внешнего мира. У нее был выбор: остаться в тени Михаила Сергеевича - она всегда называла его на "вы" и по имени-отчеству, и в этом обращении сквозили и шутка, и любовь, и уважение, - как оставались в тени своих мужей все ее предшественницы, или же шагнуть навстречу тому новому, что принесла с собой перестройка. Она сделала этот шаг, но дался он ей нелегко.

Из них двоих она была более консервативной. К присущей ей сдержанности, холодноватости, авторитарности впоследствии прибавилась еще и некоторая дидактичность "училки", каковой она оставалась всю жизнь. Возможно, этим и объясняется устойчивая антипатия, которую она вызывала у соотечественников, снова и снова наблюдавших ее по телевидению. Учительский тон раздражал российских мужчин, которые в большинстве своем считают, что женщина должна знать свое место. Представительницы слабого пола ее сдержанность принимали за высокомерие. Она осознала это слишком поздно. Однажды она произнесла знаменательную фразу: "Понимаете, никто не объяснил нам, что такое имидж. И конечно же, мы наделали кучу ошибок".

Но она умела слушать, особенно если понимала, что может что-то почерпнуть из речи собеседника. Нынешней зимой мы видели, в какой нерешительности был Горбачев: стоит ли ему ехать на фестиваль песни в Сан-Ремо, и в конце концов его убедила совершить это путешествие именно Раиса. Приехав в Сан-Ремо, Михаил Сергеевич сообщил нам, что у него готова речь на шесть страниц, с которой он собирался выступить на фестивале. Мы пришли в отчаяние - в атмосфере песенного праздника это было бы совершенно неуместно и только раздражило бы публику, относящуюся к нему вполне доброжелательно. Тогда Горбачевы попросили нас описать атмосферу, в которую им предстояло погрузиться. Михаил Сергеевич задавал нам вопрос за вопросом, и в конце концов его остановила Раиса Максимовна. "Михаил Сергеевич, надо сделать не так. Пусть Джульетто сам все объяснит - сколько говорить и как, - он, журналист и итальянец, знает, что здесь принято, а что нет, уж получше нас с вами". После нашего "брифинга" Горбачев от речи отказался.

Они

Вспоминается вечер в московском ресторане. Это было пару лет назад. Мы пили вино, и она вспоминала бал в Колонном зале по случаю окончания университета. Незадолго до этого Горбачев подарил ей отрез на платье. Ткань была импортная, итальянская - по тем временам большая редкость. "Оно было таким красивым, я чувствовала себя королевой. Мы кружились и кружились без отдыха, пока вдруг не обнаружили, что все вокруг стоят и глядят на нас. Наверное, мы неплохо смотрелись. Как же

мы тогда были молоды! А платье мне залили шампанским, и, когда я его выстирала, оно съежилось как шагреневая кожа. Но у меня так и не хватило духу его выбросить".

Михаил и Раиса познакомились в университете на занятии танцевального кружка. Она, уже испытавшая разочарование в любви, заставила его как следует помучиться, но в конце концов все закончилось свадьбой, и с тех пор они всегда были рядом. "Все было очень скромно, по-студенчески. В те времена не было принято даже обмениваться обручальными кольцами. После короткой церемонии пошли в общежитие, выпили с друзьями чаю, и наконец все разошлись, и мы остались одни".

С самых первых дней у них повелось, что именно Раиса просматривала все газеты и говорила, на что надо обратить внимание, - он, кстати, никогда не забывал это отметить. В 1985-м Горбачев стал Генеральным секретарем ЦК КПСС. "В ту ночь Михаил Сергеевич вернулся поздно. Я не спала - ждала его. Вышли в парк. Мы так всегда делали, когда хотели уберечься от нескромных ушей. "Не волнуйся, - подбодрил он меня, - мы с тобой будем жить, как жили, - найдем способ".

Но это оказалось легче сказать, чем сделать. Поначалу страна нормально отнеслась к тому, что они везде появляются вместе. Постепенно это стало вызывать улыбку, потом и раздражение. Каждое лыко ей ставили в строку: слишком свободно держится, чересчур элегантна и вообще "слишком муж с ней носится". В те времена по Москве гулял анекдот. На входе в какое-то учреждение Горбачева останавливает охранник: "Пропуск!" - "Да вы что? Я - Горбачев, Генеральный секретарь".
– "Ой, извините, Михаил Сергеевич, я вас без Раисы Максимовны не узнал".

"Я стала избегать интервью и вообще старалась говорить как можно меньше, призналась она как-то.
– Любое мое слово принималось в штыки, в лучшем случае вызывало насмешку. Все было плохо, даже мой английский, так что я перестала им пользоваться. Перед встречей на высшем уровне Нэнси Рейган прислала мне записку, где сообщила, что на ней будет длинное платье. У меня такого наряда не было и в помине. Судила я, рядила и в конце концов надела деловой костюм. Так газеты тут же написали, что это я специально, чтобы Нэнси почувствовала себя неловко".

В последний ее приезд в Рим в апреле нынешнего года она выглядела более усталой, чем обычно. "Иногда так хочется остаться дома. Но Михаил Сергеевич не любит ездить один. Если бы я сказала ему, что не поеду, он бы очень расстроился. Мне это, конечно, приятно".

Мюнстер

"Словами эту боль не передать, и ничего нет, кроме нее. За эти дни я понял многое, понял, на какую ерунду мы часто тратим время и душевные силы".

Он говорит медленно, тихо, голос слабый, непохожий на его обычный. Иногда это помогает: человек старается выговориться и таким образом перекладывает часть груза на собеседника. Горе, которое, кажется, не может поместиться в душе, облеченное в слова, становится не то чтобы меньше, но компактнее.

"Все так стремительно неслось в последние две недели - сначала простуда, затем шок и наконец кома. Рая лежала в стерильной камере с подключенным аппаратом искусственного дыхания. Говорить уже не могла. Врачи просили нас не молчать, чтобы она слышала наши голоса, чувствовала наше присутствие, и Ирина часами не закрывала рта. А я не смог слова из себя выдавить. Сидел там как истукан".

Он надеялся до последнего дня. В Мюнстер приехала Людмила Максимовна, чтобы дать сестре свой костный мозг и надежду на жизнь. Врачи готовились к трансплантации, которая давала шанс на выздоровление. Горбачев приносил жене в клинику российские газеты. Журналисты наконец-то сподобились отдать должное чете Горбачевых, а о Раисе Максимовне вообще писали с восхищением. "Я читал, она слушала и потом говорила мне, как несправедливо распорядилась судьба. Страна признала меня только сейчас, когда мне так плохо".