Ракалия
Шрифт:
Однако, вот беда, сегодня музыки Попугайчик не ощущал. Пырс-пырс-пырс – наполнялось постепенно ведёрко теплотой и вкуснотой, и никакой тебе музыки. Дойка была не в радость, а всё потому, что тёмные, гнетущие мысли закручивались тучами вокруг проклятой кукушки.
Попугайчик с раздражением и даже неожиданной злостью дёрнул сосец в последний раз, глянул на правый звёздный индикатор молочности. Тот мерцал на
Утреннего ведёрка Попугайчику хватало на весь день – молоко он любил как никто другой. Второе ведёрко, получаемое им от Маньки после обеда, превращалось с помощью нехитрого заклинания в молочное облако: быстро вспархивающее вверх, оно тут же уносилось в неизвестные дали, радовать кого-то лёгким молочным дождём. Вечернее же ведёрко Попугайчик аккуратно спускал на верёвке в гномью шахту – там, внизу, напиток принимали и возвращали обратно посудину пустой. Всё это хозяйство вроде простейшее, но требующее к себе ежедневного внимания, что, впрочем, его вполне устраивало.
Обняв на прощание, потискав Маньку как следует за бока, Попугайчик подобрал ведёрко и вылез из хлева. Тут же опять подхватили мысли о злосчастной кукушке, и пока он их думал-перемалывал, ноги по дороге к дому совершили форменное предательство: запнувшись о корягу, перекувыркнули тело в воздухе раза три-четыре.
Растянувшийся на земле в неестественной после кульбита позе Попугайчик размышлял о том, что проклятый день только начинается. Ещё даже время завтрака не подступило, а уже столько неприятных происшествий. Где-то внутри зрела мрачная мысль о том, что, до вечера, а, может, и до обеда, он просто-напросто не доживёт, – это ведь всё будет идти по нарастающей.
Поднявшись, Попугайчик даже не взялся за поверженное в тоске пустое ведёрко – пускай уж валяется теперь до обеда. Без молока он как-нибудь день проживёт, но что же, что его ждёт дальше?
Запершись в доме, Попугайчик сразу же упёрся взглядом в часы. Расцветая в пробуждавшемся заоконном утре, они вроде бы чуть насмешничали, по-прежнему помалкивая о тайне кукушкиного исчезновения. Нет уж, нет, ни единой мысли в том направлении, надо браться за завтрак.
Отношения с пищей у Попугайчика были
Огонь в печи радостно подлизывал дно подсунутой на рогатине чугунной посудины, и пока масло закипало, Попугайчик меланхолично закрутил яички по сложной траектории на столе. Печалился он о том, что и традиция завтрака идёт теперь вкривь-вкось, ведь вместо молока ему сегодня придётся наливать в чашку подкрашиваемую вишнёвым вареньем воду. А всё почему? Да потому что проклятая кукушка, видите ли, вздумала выпорхнуть из насиженного гнёздышка.
И чпокнув яичные желтки на поверхность возмутившейся маслом сковороды, он снова глянул на ходики. Потрескивали дрова в печи, оформлялись постепенно два жёлтых неровных островка посередине белых водоёмов с обугленной корочкой, молчали часы на стене, и только мысль Попугайчика выгрызала самое себя, пытаясь разрешить загадку исчезновения.
И знать не знал, думать не догадывался Попугайчик о том, что эта загадка останется неразрешённой во всю его жизнь. Поскольку гнетущая кукушкина совесть, разогнавшись в обвинительных речах, заставила птаху вылезти из укрытия и мызнуть на волю из-под ног рассеянного Попугайчика ровно в тот момент, когда он переступил через порог дома после визита к Маньке.
Такой вот удивительно безответственной оказалась птичья совесть.
Небылица о том, как Большая Белая Королева познакомилась с Маленьким Чёрным Слугой
Очень странно себя чувствовала в последнее время Большая Белая Королева. Было душно, везде, всегда и неизменно. Не потому душно, что погода чудила, а как-то само по себе, на душе.
И чего она только ни придумывала, чтобы избавиться от угнетающей хандры. Пила целыми днями любимую минералку с изящно насаженным на край бокала ломтиком лимона. Гуляла, задумчиво жонглируя кружевным зонтиком, по аллеям Воздушного парка. Донимала бесконечными монологами Старого Гейла.
Конец ознакомительного фрагмента.