Ракета в морг
Шрифт:
— Должны ли вы, сэр? — проговорила она.
Маршалл выглядел озадаченным.
— Прошу прощения. Должен что?
— Должны ли вы курить трубку в этом священном месте?
Он облегчённо улыбнулся.
— Простите, если это вас тревожит, мадам. Но монахиням очень нравится. Сестра Урсула говорит, что монахи именуют трубочный дым “благовониями садовника”.
Женщина вскинула хорошо выщипанные брови.
— Но какое легкомыслие! Даже если бы я сама курила, я должна была бы думать здесь не о курении, а…
— Я заставила вас ждать? — Орденское одеяние заставляет большинство
— Я помогала сестре Пациенции с шеллаковыми пластинами для слепых. Извинишь меня? — Она улыбнулась Маршаллу, легонько поцеловала Кончу и с любопытством взглянула на странную женщину.
— Эта леди пришла раньше нас, — сказал Маршалл.
— Помилуйте, лейтенант! Вы заставляете меня чувствовать себя как в мясной лавке.
— Я не хочу вторгаться, — с обиженным высокомерием закапала словами женщина. — Подожду в часовне. Где единственный фимиам, — решительно прибавила она, — это то, что возносят в честь и славу Божию. — Она унеслась прочь. Походка её была одновременно благочестивой и благородной, но изгиб полных бёдер всё же нельзя было не заметить.
— Бог мой! — выдохнула Конча. — Кто она?
— Не знаю, дорогая моя. Даже как её зовут. Она просто пришла и сказала привратнице, что страдает и хочет поговорить с Невестой Христовой. Думаю, преподобная матушка была слегка озадачена столь благочестивыми словами, но попросила меня поговорить с ней. В конце концов, если у неё какие-то проблемы, а мы можем помочь ей…
— И, — с добродушным уколом добавила Конча, — у вас проблемы с финансированием той детской клиники на заводе “Локхид”.
Сестра Урсула улыбнулась. Улыбаясь, она выглядела немногим старше Кончи. Серьёзной она была совершенно лишена возраста. Лейтенант Маршалл и даже его проницательная, женственная супруга никогда не осмеливались даже выдвигать предположения, сколько же сестре Урсуле лет.
— Уверена, — укоризненно проговорила та, — столь недостойная мысль никогда не приходила в голову преподобной матери. По крайней мере, осознанно.
Маршалл вновь разжёг свою вересковую трубку.
— Она полагала, что я кощуннил, дымя здесь.
— О Боже. Предвижу неприятности с ней. Обычно достаточно сложно сделать людей святыми. Но когда они считают себя много более святыми, чем когда-либо предполагалось для них Господом или Его Церковью, тогда поистине ужасная проблема — низвести их обратно к человечеству. — Она направилась к озарённой солнцем каменной скамейке. — У вас выходной, лейтенант, или вы прибыли по долгу службы?
— Боюсь, что последнее.
— Вы имеете в виду, что хотите, чтобы я… — Сестра Урсула подалась вперёд, и в её глазах почти незаметно вспыхнула искорка. Но внезапно она замолчала и снова выпрямилась. — Бог мой, я опять, — вздохнула она. — У нас, Невест Христовых, как справедливо именует нас та дама (хотя я и должна сказать, что нахожу это выражение куда более удобным в религиозной поэзии, чем при обычной
— Уже улыбается, и, знаете, по-человечески. А весит на две унции больше, чем Терри в её возрасте. Приходите посмотреть её.
— Постараюсь. — Когда Маршалл полез в карман, она улыбнулась. — Снимки уже есть?
— Нет.
Улыбка сменилась хмуро озадаченным выражением лица, как только она увидела, что он извлёк из кармана.
— Лейтенант! Я думала, вы самый стойкий из всех агностиков.
— Боюсь, я ношу эти чётки не в религиозных целях. Я просто хочу узнать, что вы можете о них мне рассказать.
Сестра Урсула долго ломала голову над этими искусно вырезанными бусами.
— Откуда они у вас? — спросила она, наконец.
— Что это? — возразил Маршалл.
— Чётки, — медленно проговорила она. — Но не Чётки с большой буквы. То есть, не обычный набор бусин, с помощью которого предаются медитации, размышляя о тайнах искупления в преданности нашей Благословенной Матери.
— Да? Я думал, чётки есть чётки.
— О Боже, нет. Известная молитва, открытая монаху Доминику, безусловно, создала самый распространённый вид чёток[21], но есть и другие. Я знаю, например, про чётки Пражского младенца; и, полагаю, есть, конечно, тибетские и другие нехристианские чётки. Количество и расположение бусин, естественно, зависит от молитвы, в помощь чтению которой они предназначаются, а у этих чёток семь декад. Распятие, конечно, исключает что-либо ламаистское. Но что может символизировать семёрка. Семь таинств… Семь скорбей…
— Или что-то краткое семи, — предположила Конча. — У обычного розария пять декад, так что нужно три круга для всех пятнадцати тайн.
— Кратное… Да, спасибо, Мэри. Теперь я вспоминаю.
— Вы знаете, что это.
— Да. Это чётки Крестного Пути[22]. На нём четырнадцать остановок, и их перебираешь дважды, размышляя за каждую декаду об одной остановке.
— Никогда о них не слышала, — сказала Конча.
— Я не удивлена. Один священник в Сан-Франциско придумал их лет сорок назад, чтобы многие калифорнийцы, жившие вдали от храма, могли вспоминать о Крестном пути. Но отец Харрис погиб при землетрясении, и традиция сошла на нет. Полагаю, она так никогда и не была формально утверждена Святым Престолом. Нет, конечно, это не значит, что её следует осудить. Любой волен произносить должные молитвы в той форме, что больше всего ему подходит.
Маршалл выглядел разочарованным.
— То есть вы имеете в виду, что тут всё в порядке? Они ортодоксально-католические?
— Быть может, не совсем ортодоксально, но, конечно, не еретические.
— Ох. Если бы они принадлежали какой-нибудт малой секте, это сильно помогло бы мне сузить круг поисков.
— Думаю, даже сейчас вы можете его сузить. Подобная традиция процветала всего несколько лет и практически только в одном городе. Дерево необычное, а резьба очень высокого качества; эти чётки, вероятно, исполнены по заказу и стоит немалых денег. Несомненно, они принадлежали одной из богатых покровительниц отца Харриса.