Ракетный корабль «Галилей». Космический кадет

Хайнлайн Роберт

– Дон, ты не можешь так со мной поступить.

Каргрейвз молча ждал.

– Я не в силах отпустить его, Дон. Мой сын – все, что у меня осталось. С тех пор, как не стало Ганса…

– Я знаю, – мягко заговорил доктор. – Но Ганс умер, когда Арт был еще малышом. Нельзя подрезать крылья сыну из-за гибели мужа.

– Думаешь, от этого легче? – Она чуть не плакала.

– Нет, не думаю. Но именно ради памяти Ганса ты не должна закутывать сына в вату. Ганс был мужественным человеком. Будь он слабаком, он остался бы в Институте Кайзера Вильгельма. Но он был истинным ученым и не

пожелал жертвовать своими принципами в угоду политическим бандитам. Он…

– И это стоило ему жизни!

– Знаю. Но не забывай, Грейс, что, если бы ты не была американкой, ты не сумела бы вытащить его из концлагеря.

– Не понимаю, при чем тут это. О! Тебе надо было бы посмотреть на него, когда они его выпустили. – По лицу женщины текли слезы.

– Я помню, каким он появился в Америке, – мягко сказал доктор Каргрейвз. – Зрелище было не из веселых. А то, что ты американка, действительно очень важно. В нашей стране достаточно прочны традиции свободы, личной свободы, научной свободы. Чрезмерная осторожность и слабоволие – злейшие враги свободы. Будь Ганс жив, он и сам бы отправился со мной, ты знаешь это. Ради его памяти ты не имеешь права держать мальчишку в клетке. И ты не сможешь удержать мальчика у своего подола навсегда. Пройдет пара лет, и тебе все равно придется отпустить его шагать своей дорогой.

Сестра молчала, склонив голову. Каргрейвз тронул ее за плечо:

– Обдумай все это, сестренка. А я уж постараюсь вернуть твое чадо целым и невредимым.

Когда спустя некоторое время Арт поднялся по лестнице, мать все еще сидела в комнате и ждала его.

– Артур?

– Да, мам?

– Ты хочешь полететь на Луну?

– Да, мама.

Она глубоко вздохнула и твердым голосом произнесла:

– Веди там себя хорошо. Слушайся дядю, Артур.

– Обещаю тебе, мама.

После обеда Морису удалось на минутку отозвать отца в сторону:

– Папа, я хочу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной.

– А как же еще?

– Да нет, на сей раз все серьезно. Я знаю, что ты хотел бы сделать из меня предпринимателя, но все же согласился отпустить меня в тех.

Отец кивнул:

– Бизнес не пострадает. Мы гордимся учеными, которые есть в нашей семье. Твой дядя Бернард хороший хирург. И разве кто-нибудь требует, чтобы он занимался еще и бизнесом?

– Все так, папа, но дело в том, что я не хочу в тех.

– И что же? Пойдешь в какой-нибудь другой институт?

– Нет, я совсем не пойду учиться.

И Морри на одном дыхании, стараясь выложить все как можно быстрей, рассказал ему про план Каргрейвза. Он хотел объяснить отцу положение прежде, чем тот примет опрометчивое решение. Отец слушал, покачиваясь с пяток на носки.

– Значит, теперь это Луна? А на следующей неделе это будет Солнце. Человек должен остепениться, если он хочет чего-то добиться в жизни, Морис.

– Верно, папа, но ведь как раз это я и хочу сделать.

– И когда же вы начинаете?

– Так ты отпускаешь меня? Разрешаешь?

– Спокойно, Морис, я не сказал «да», но не сказал и «нет». Прошло уже порядочно времени с того дня, как ты встал перед

общиной и произнес: «Сегодня я уже мужчина…» [5] И это означало, что в тот момент ты действительно стал мужчиной. Прошли времена, когда я разрешал и запрещал, теперь я могу только советовать. И я советую тебе забыть об этой затее. Я думаю, что это просто глупость.

5

То есть семья Мориса принадлежит к общине квакеров, секте протестантов, которая возникла в Англии в XVII в. Основал ее религиозный деятель и писатель Джон Фокс (1642–1691). Сами себя они называют «обществом друзей», а квакерами («трясущимися») их прозвали за пацифизм, одну из базовых черт общины. В шестнадцать лет каждый вступающий в общину – из детей общины – произносит вышеприведенную фразу и клянется быть верным принципам безусловной честности, обязательного труда, уважения к старшим и т. д.

Морри застыл в почтительном, но упрямом молчании.

– Подожди неделю, а потом приходи ко мне, и мы поговорим о твоих планах. Шансы свернуть себе шею в этом предприятии весьма велики, не так ли?

– Ну… да, думаю, да.

– Неделя – не такой уж большой срок, если речь идет о решении покончить жизнь самоубийством. До той поры ничего не говори матери.

– Еще бы!

– Если ты все же решишь лететь, я сам сообщу ей об этом. Но, Морри, нашей маме эта затея явно не понравится.

Наутро Дженкинс-старший позвонил Каргрейвзу и попросил его приехать, если позволяют обстоятельства. Доктор согласился с таким чувством, будто его вызывают «на ковер». В гостиной он застал и мистера, и миссис Дженкинс. Росса не было. Дженкинс обменялся с гостем рукопожатием и усадил его в кресло.

– Сигарету, доктор? Сигару?

– Нет, спасибо.

– Если вы курите трубку, – добавила миссис Дженкинс, – то, пожалуйста, не стесняйтесь.

Доктор поблагодарил ее и с удовольствием принялся набивать трубку табаком.

– Росс недавно рассказал мне странную историю, – приступил к делу мистер Дженкинс. – Если бы я не относился к нему с доверием, я решил бы, что у него разыгралось воображение на почве переутомления. Может быть, вы сумеете нам все объяснить?

– Постараюсь, сэр.

– Буду вам очень признателен. Итак, правда ли, что вы намерены отправиться в путешествие на Луну?

– Чистая правда.

– Понятно. Но верно ли, что вы пригласили участвовать в этой фантастической авантюре Росса и его приятелей?

– Да. – Каргрейвз с удивлением поймал себя на том, что едва не прокусил мундштук трубки.

Мистер Дженкинс пристально посмотрел на него:

– Честно говоря, я удивлен. Даже если проект безопасен и выверен, ваш выбор партнеров кажется мне опрометчивым. Ведь они еще мальчишки.

Каргрейвз объяснил, почему молодые люди кажутся ему вполне подходящими помощниками.

– Во всяком случае, – заключил он, – молодость не помеха. Подавляющее большинство ученых, занятых в проекте «Манхэттен», были очень молоды.