Ракетный корабль «Галилей»
Шрифт:
— Наденьте темные очки! — крикнул Каргрейвз, увидев, что звезды, на которые до сих пор был направлен корабль, стали медленно перемещаться к корме. Мальчики, хоть и имели плачевный вид, все же нашли в себе силы нащупать очки, которые лежали на этот случай в кармане у каждого, и нацепить их себе на нос.
Очки понадобились очень скоро. Луна плавно скрылась из виду. В иллюминаторе показались Земля и Солнце. Земля выглядела огромным ярко светящимся серпом, похожим на Луну спустя два дня после новолуния. На расстоянии в одну четверть пути до Луны Земля казалась раз в шестнадцать больше, чем Луна с Земли, и намного величественнее. Рога
Между рогами серпа пряталась ночная сторона Земли; она была слабо, но равномерно освещена почти полной Луной, оказавшейся за кормой корабля. Там и тут в темноте вспыхивали сверкающие бриллиантами огоньки — земные города, такие родные, знакомые, манящие. На Луне такого не увидишь, даже когда «молодой месяц держит в объятиях старую Луну».
На полпути от экватора к северному рогу виднелись три очень ярких огня, расположенные близко друг от друга, — Лондон, Париж и Берлин. Во мраке Атлантики, на самом краю диска, сиял особенно яркий огонек — Бродвей Большого Нью-Йорка.
Трое юношей видели Нью-Йорк впервые, не говоря уж об остальной части планеты!
Хотя это и был их дом, который они могли наблюдать со стороны, откуда до сих пор никто никогда не видел Землю, внимание мальчиков довольно скоро привлекло еще более захватывающее зрелище — Солнце.
Его видимые размеры составляли лишь одну шестнадцатую огромного серпа Земли, но все же сравнивать их было невозможно. Солнце висело под Землей разумеется, по отношению к ориентации «Галилея», а не в смысле «выше» или «ниже» — на расстоянии примерно в четыре видимых диаметра последней. Размеры самого светила были точно такими же, как и при взгляде с Земли, а яркость примерно равнялась той, какая бывает в полдень в прозрачном небе пустыни. Однако безвоздушное пространство было черным, и Солнце опоясывала сияющая корона. Видны были протуберанцы, по лику Солнца проносились испепеляющие бури.
— Не смотрите прямо на Солнце, — предупредил Каргрейвз, — даже если вы настроили поляризатор на максимальное отражение, — доктор имел в виду двойные линзы очков, сделанные из поляризующего стекла. Внешние линзы могли поворачиваться.
— Я должен сфотографировать его! — воскликнул Арт и выскочил из гамака, совершенно забыв о космической болезни.
Вскоре он вернулся к иллюминатору, захватив свой «Контакс», и начал прилаживать к нему длиннофокусный объектив. Старая камера была одним из немногих предметов, которые мать Арта умудрилась вывезти из Германии, и мальчик ею очень гордился. Привинтив объектив, он извлек из футляра «Уэстон», но Каргрейвз остановил его.
— Хочешь спалить экспонометр? — спросил он. Рука Арта замерла.
— Да, верно, — признал он. — Но как же мне фотографировать?
— Придется обойтись без него. Лучшее, что ты можешь сделать — взять пленку наименьшей чувствительности, самый темный фильтр и установить самую короткую выдержку. Потом помолись Богу. Глядя на расстроенного мальчика, доктор продолжал:
— На твоем месте я бы не стал расстраиваться из-за снимков Солнца.
Арт сделал несколько снимков Солнца и приступил к фотографированию Земли.
— Никак не могу получить нужного освещения, — пожаловался он, Солнце слишком яркое.
— Ты же знаешь силу света этого старого фонаря. Давай предположим, что освещенность примерно соответствует условиям пустыни, и установим выдержку и диафрагму на чуть большую и чуть меньшую экспозиции. Когда Арт закончил. Каргрейвз сказал: — Смотрите, ребята, как бы нам не обгореть, и, потрогав пластиковую оболочку кварцевого иллюминатора, добавил: Фильтр, конечно, отсеивает наиболее губительные лучи, но осторожность не повредит.
— Ерунда, мы все загорели дочерна, — возразили мальчики, на коже которых оставило свои следы жаркое солнце пустыни Нью-Мексико.
— Верно. Однако это самый яркий солнечный свет, который когда-либо видели люди. Так что не горячитесь.
— Интересно, — заговорил Морри, — насколько опасны солнечные лучи при отсутствии атмосферы? Я не имею в виду ультрафиолет.
— Ты читал те же самые статьи, что и я. Мы подвергаемся, кроме того, мощному космическому облучению. Оно может оказаться смертельным. Или у ваших детей окажутся длинные шеи. Что поделаешь, мы вынуждены рисковать Колумб тоже рисковал!
— И подумайте, как далеко его это завело! — вставил Арт. — А за все труды его упекли в каталажку!
— Ладно, будь что будет, — заметил Каргрейвз. — Сейчас я разверну корабль так, чтобы Солнце не светило прямо на нас. Фюзеляж нагрелся уже слишком сильно.
Заботиться об обогреве корабля не было необходимости, зато отвод избыточного тепла представлял собой серьезную проблему. Полированный корпус отражал большую часть падающих на него лучей, но солнечный свет, попадавший в иллюминатор, создавал нежелательный парниковый эффект. Охлаждение в обычном смысле этого слова было невозможно: корабль представлял собой замкнутую систему, так что избавиться от избытка тепла можно было, лишь излучая энергию во внешнее пространство. В настоящий момент ракета поглощала тепло гораздо эффективнее, чем отдавала его.
— Я хотел бы сделать еще несколько снимков, — возразил Арт.
— Я развернусь так, что мы не упустим Землю из виду, — пообещал Каргрейвз и установил рукоятку управления маховиком в соответствующее положение. Потом он поднялся наверх и присоединился к мальчикам, которые плавали напротив иллюминатора, словно рыбки в аквариуме.
Росс прижал кончик пальца к прозрачному стеклу; даже такого легкого усилия оказалось достаточно, чтобы отбросить его прочь.
— Слушайте, док, а что будет, если в стекло угодит метеорит?
— Даже и думать об этом не хочу. Впрочем, беспокоиться тут нечего. По расчетам Лея, шанс нарваться на метеорит за время путешествия к Луне и обратно составляет один к пятистам тысячам. Я вычислил, что рискую гораздо больше, когда сажусь в тот автомобиль-развалюху, на котором вы, ребята, гоняете.
— Это хорошая машина.
— Должен признать, работает она отлично, — Каргрейвз отодвинулся в сторону движением, которым пловец-спринтер отталкивается от стенки бассейна. — Арт, когда кончишь фотографировать Землю, я предложу тебе кое-что получше. Как насчет того, чтобы послушать ее?