Ральф де Брикассар
Шрифт:
Внизу на самом дальнем краю озера каждую ночь они наблюдали за большим стремительным поездом. Вирджиния любила смотреть на его освещенные мелькавшие окна и размышлять, какие надежды и страхи он везет. Вирджинии нравилось, когда они с Ральфом ходили на танцы и на званые обеды в дома на островах, но ей не хотелось возвращаться к реальности. Однажды они ходили на маскарад в один из отелей на верхнем берегу озера, удивительно провели вечер, но ускользнули оттуда на лодке в свой Голубой Замок, пока не пришло время снимать маски.
— Все было прекрасно, но больше я не хочу туда, — сказала Вирджиния.
Много часов в день Ральф проводил в камере Синей
Однажды Ральф уехал и отсутствовал два дня и две ночи. Он спросил Вирджинию, не побоится ли она остаться одна: женщина ответила, что не побоится. Ральф никогда не говорил, где он бывал. Вирджиния не боялась находиться одна, но ей было необычайно одиноко. Сладчайшим показался ей рев мотора, когда муж возвращался. И вот уже машина сигналила на берегу. Вирджиния выбежала к скале, к которой они причаливали, чтобы приветствовать мужа, чтобы почувствовать его объятия: ведь они соскучились друг без друга.
34
— Как ты без меня, Лунный Свет? — шепотом спросил Ральф.
— Кажется, прошло сто лет, с тех пор, как ты уехал, — сказала Вирджиния.
— Не буду больше оставлять тебя одну.
— Ты должен, — запротестовала Вирджиния. — Если тебе это нужно. Я буду себя очень плохо чувствовать, если буду думать, что тебе нужно отлучиться, но ты не можешь этого сделать из-за меня. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя свободно.
Ральф засмеялся, немного цинично.
— Нет такого понятия на земле, как свобода, — сказал он, — только разные типы взаимоотношений. Относительность этих связей. Ты считаешь себя сейчас свободной потому, что ты сбежала от невыносимого характера связей. Но так ли ты свободна? Ты любишь меня, но это тоже характер связей.
— Кто-то сказал, что тюрьма, в которую мы помещаем себя сами, совсем не тюрьма, — мечтательно сказала Вирджиния.
— Это как раз то, что ты сейчас имеешь: свобода выбора своей тюрьмы. Та свобода, о которой мы все мечтаем. Но, мой Лунный Свет, — Ральф остановился на пороге Голубого Замка и оглянулся на чудное озеро, на величественный лес, весь в тени, на отблеск огоньков. — Лунный Свет, я рад, что вернулся домой. Когда я ехал по лесу и увидел огни своего дома, своего собственного, сверкающие между старых сосен, а раньше они никогда не сверкали, девочка моя, я был счастлив, счастлив!
Но несмотря на высказывание Ральфа о связях, Вирджиния считала, что они удивительно свободны. Было восхитительно иметь возможность просидеть полночи, смотреть на луну, если хотелось. Опаздывать к обеду, если хотелось, особенно для Вирджинии, которую всегда осуждали и мать и строгая кузина Мелисандра, если она задерживалась хотя бы на минуту. Бездельничать за едой, сколько хочется. Вылезать из своей конуры, когда хочется. Совсем не приходить обедать, если хочется. Сидеть на пригретой солнцем скале и прятать ноги в горячий песок, если хочется. Просто сидеть и ничего не делать среди удивительной тишины, если хочется. Короче говоря, делать любые глупости, если хочется. Разве это не была свобода?
35
Конечно,
Иногда супруги брали с собой завтрак и шли собирать ягоды: чернику или клюкву. Как красивы чернички: зеленоватые на недозревших кустах, слегка розоватые или алые ягоды наполовину спелых и дымчато-черные на полностью созревших! Вирджиния узнала настоящий вкус клюквы в самой высшей степени зрелости. На одном берегу Сауреса находилась одна залитая солнцем лощина, вдоль которой росли березы, а на другом — тихий молчаливый ряд молодых лиственниц. На корнях берез росла высокая трава, которую причесывал ветер, увлажняла утренняя роса, испарявшаяся к полудню. Здесь они находили ягоды, удостоившие бы честью Лукуллов пир, эту божественную сладость, рубином висящую на длинных розоватых стебельках. Вирджиния и Ральф срывали ягоды с веточками и ели их нераздавленными и нетронутыми, ощущая вкус каждой ягоды, наполненной чистотой и свежестью. Когда Вирджиния приносила эти ягоды домой, вся их прелесть исчезала, и эти дары леса становились не чем иным, как обыкновенными ягодами с рынка, обладающими прекрасными вкусовыми качествами, но совсем другими, чем они только что были, когда они ели их в березовой лощине и сок бежал сквозь пальцы, делая их похожими по цвету на веки Авроры.
Иногда молодожены ходили на озеро за лилиями. Ральф знал, где найти эти цветы в расщелинах и заливчиках Сауреса. После такого похода Голубой Замок был украшен лилиями. Вирджиния ухитрялась каждый цветок устроить своим неповторимым образом. А если это были не лилии, то лобелии кардинальские, свежие и живые, собранные на топях Сауреса, где они горели подобно языкам жаркого пламени.
Бывало, что они ходили ловить форель на безымянную речушку или спрятавшийся ручей, на чьих берегах могли гнездиться речные нимфы. При этом Вирджиния и Ральф брали с собой только сырой картофель и соль. Они пекли картошку на костре, и муж показывал Вирджинии, как надо готовить форель: он заворачивал ее в листья, обмазывал все это сверху глиной и запекал на горячих углях. Никогда еще пища не казалась ей такой вкусной. У Вирджинии появился такой аппетит, что не было ничего удивительного в том, что ее кости обросли плотью.
Или они просто бродили по лесам и исследовали их, постоянно ожидая свершения чуда. По крайней мере, Вирджиния испытывала такое чувство. Вот там, за той ложбиной… или там, за тем холмом, но непременно что-то произойдет.
— Неизвестно, куда мы идем, но не в этом ли заключается прелесть? — любил говорить Ральф.
Раз или два ночь застигала их далеко от Голубого Замка. Тогда Ральф сооружал свежую постель из лап елей, и супруги безмятежно спали под сенью старых лиственниц, поросших мхом, под пробивающимся сквозь их ветви лунным светом и под шорох сосен, сплетенных так тесно между собой, что было трудно разглядеть сквозь них свет.