Рама для картины

Фрэнсис Дик

Вокруг уже собралась приличная толпа. Сара от страха совсем озверела. Вся сила ее гнева обрушилась на меня, как только попал в поле ее зрения.

— Сделай что-нибудь! — пронзительно кричала она. — Сделай что-нибудь, он ослепнет. Я говорила, что тебя не надо слушать!

Поймал ее запястья в тот момент, когда она в истерике бросилась на меня. Сила у нее была нешуточная.

— Сара, — сказал я твердо, — Джик не ослепнет.

— Нет ослепнет, ослепнет, — орала она, пиная меня снизу ногами.

—

Ты что, хочешь, чтобы он ослеп?!

Мои слова обрушились на нее, как пощечина. Внезапно вернулась способность соображать. Маниакальная энергия стала убывать. Она становилась нормальной.

— Льняное масло совершенно безопасно, — размеренно говорил я, — а скипидар вызывает жжение, но не более того. Он не повредит зрению.

Глядя мне в лицо, высвободила свои руки из моих и вернулась к Джику, катавшемуся в конвульсиях. А он оглашал зал изречениями:

— Мерзкая вонючка, погоди, поймаю тебя… Господи Иисусе всемогущий, ничего не вижу… Сара, где этот подлый Тодд? Я его задушу… Глаза жжет… Ад кромешный…

Сказал ему в ухо:

— У тебя с глазами все в порядке.

— Это мои глаза, и, если говорю, что с ними не все в порядке, значит так оно и есть.

— Ты прекрасно знаешь, что не ослепнешь. Прекрати орать.

— Это не твои глаза, паразит.

— Ты пугаешь Сару.

Тут до него дошло. Перестал кататься по полу, отнял руки от глаз. При виде его лица у завороженной публики вырвался вздох веселого ужаса.

— Господи, Сара, — сказал он, моргая от боли. — Прости меня. Этот подлец прав. От скипидара еще никто не ослеп.

Справедливости ради надо признать, сейчас он действительно не мог ничего видеть из-за слез, застилавших его глаза.

Сара не унималась:

— Вызови ему «скорую»!

— Все что требуется — это вода и время.

— Ты бездушная свинья. Ему необходим врач и больница…

Джик, оставив истерику, вытащил платок и осторожно утирал слезящиеся глаза.

— Он прав, любовь моя, обильная вода. Чтобы снять жжение…

Его взяли под руки и бережно вывели из зала. Это смахивало на сцену из любительского спектакля «Самсон». Зрители бросали на меня осуждающие взгляды, предвкушая второе действие.

Посмотрел на опрокинутый мольберт и краски, брошенные малым. Зрители, вслед за мной, тоже посмотрели.

— Полагаю, — медленно сказал я, — никто не разговаривал с молодым художником до того, как все произошло?

— Мы разговаривали, — сказала одна из женщин.

— И мы, — подхватила другая.

— О чем?

— О Маннингсе.

— И я о нем же.

Обе посмотрели на картину, находившуюся на стене.

— Не о его собственной работе? — спросил я, нагибаясь и поднимая с пола рисунок, через который пролег желтый мазок — память о хлопке Джика но плечу.

Дамы сказали, что разговаривали

с ним о том, как приятно повесить Маннингса в доме.

— А он случайно не сказал, где можно приобрести работу этого художника?

— Он определенно знал.

— Где же?

— Знаете ли, молодой человек… — сказал пожилой американец, отмеченный печатью несомненного богатства. Он заставил всех замолчать привычным движением правой руки. Смысл его жеста был таков: не давайте информацию, можно пострадать. — Задаете слишком много вопросов.

— Объясню, — кивнул я. — Не хотите ли выпить кофе?

Некоторые посмотрели на часы и решили, что можно выпить.

— Внизу есть кафетерий. Заметил, когда догонял этого типа… Хотел, чтобы ответил, почему он плеснул в лицо моему другу.

На лицах появилось любопытство. Попались на крючок. Остальные — разбрелись. Попросив оставшихся немного подождать, принялся убирать разбросанное. Все аккуратно сложил у стены. Ни один из предметов не был помечен именем владельца. Ничего примечательного. Любой из них можно приобрести в магазине для художников. Отнюдь не дешевые ученические принадлежности. Писал картину на стандартном куске — не на холсте.

— Прекрасно. Пошли.

Все они оказались американцами, богатыми пенсионерами, любителями скачек. Мистер и миссис Хауард К. Петрович из Риджаилля, Ньюджерси, мистер и миссис Уайат Л. Минчлесс из Картера, Иллинойс.

Уайат Минчлесс, тот самый, что заставил замолчать других, попросил принести для всей компании четыре порции кофе гляссе с изрядным количеством сливок и одну порцию черного. Черный был лично для него. Взглянул внимательно: седая голова, очки в, черной оправе, напыщенные манеры и бледный цвет лица.

Он сказал:

— Давайте-ка все с самого начала.

— Гм. А где же, собственно, начало? Этот художник набросился на Джика, поскольку тот назвал его преступником.

— Угу, — кивнула миссис Петрович. — Я слышала. Ну, а почему он так сказал?

— Ничего преступного в том, что копировал картину, нет. — Это объяснила миссис Минчлесс. — В Лувре к «Монне Лизе» невозможно пробиться из-за противных студентов…

У нее были пушистые белые волосы с голубым оттенком, немнущийся костюм и бриллианты, могущие привлечь самого ленивого вора.

— Все зависит от того, для чего делается копия, — сказал я. — Если продавать как оригинал, то это мошенничество.

— Думаете, молодой человек изготавливал подделку…

Уайат Минчлесс остановил ее движением руки:

— Говорите, писал картину, чтобы продать за подлинник?

Он не дал мне рот открыть.

— Говорите, картина, о которой этот малый рассказывал, — подделка?

Остальные смотрели на него, восхищаясь проницательностью Уайата Л.