Рандиана, или Похотиада
Шрифт:
В ответ на это мой благородный и, могу добавить, в жизни многое повидавший друг резко выпрямился, и хотя он не был наделен даром речи, его полный внутреннего смысла самодовольный кивок уверил меня в том, что, по крайней мере, у него самого дурных предчувствий на этот счет не было.
14. Развлечение более сладостное, чем охота
В Оутлэнд Холл мы прибыли около пяти часов пополудни после весьма приятного и необременительного путешествия, что, в общем-то, неудивительно, ибо на дворе был август, хлеба давно созрели
Дево большую часть пути дремал, и если бы только я мог, не совершив убийства, выбросить из окна экипажа мать этой девицы, то, без сомнения, я бы изрядно потоптал эту курочку лет шестнадцати – на вид ей было никак не больше.
Мистер Ливсон оказался веселым, жизнерадостным мужчиной лет тридцати восьми-сорока, а миссис Ливсон, особа поистине очаровательная, была лет на десять-двенадцать моложе мужа. Хотя со слов Дево я и приготовился к чему-то неординарному, однако, должен сказать, действительность намного превзошла мои ожидания.
Представьте себе прекрасную, постоянно улыбающуюся женщину, обладательницу округлого лица с кожей самого что ни на есть естественного цвета. А тонко очерченные, иссиня-черные дуги бровей показались мне столь прекрасными, что я пал жертвой ее красоты с первого же взгляда.
Беднягу Дево, казалось, со всех сторон одолевали сомнения и опасения по поводу того, как его встретят, ибо с того памятного дня, когда его ухаживания потерпели фиаско, он виделся с нею впервые. Она, однако, с самым радушным видом подала руку и тепло поприветствовала его.
После того как мы отобедали (а обед был поистине великолепен, на старомодный манер, с внешне неприхотливыми, но вкусно приготовленными деревенскими блюдами), мистер Ливсон предложил нам прогуляться по его владениям. Миссис Ливсон с гордостью провела нас по своим садам, и я убедился, что женщина она далеко не ординарная – это было видно по ее изысканно-очаровательным манерам, с которыми она терпеливо и доходчиво объясняла нам разницу между теми или иными видами кустарников, овощей, всевозможных экзотических растений, уснащая свой рассказ тысячей всяких мелочей, весьма занимательных для того, кто изучает ботанику.
Все это время я молча восхищался ею, и это восхищение ничуть не уменьшилось, когда мы начали осматривать конюшни, которые чистотой своей могли поспорить с конюшнями самого Калигулы. Она заходила в стойла к лошадям, гладила и трепала их по холкам, а они, чувствуя прикосновение ее руки, ржали от удовольствия… О, как я завидовал им в этот миг! И потому был рад, когда она с мужем наконец удалилась домой, оставив нас с Дево покурить на свежем воздухе.
– Ну, – сказал Дево, – что ты о ней думаешь?
– О ней? Думаю? – пробормотал я сам не в себе. – Лучше уж я не буду о ней думать. Она так возбудила
– Тогда, дорогой друг, лучше тебе отправиться в деревню немедля, ибо если какая-либо из служанок не окажется сговорчивой, то у тебя нет никаких шансов. С таким же успехом ты можешь мечтать о том, чтобы оттрахать Луну. А миссис Ливсон столь же недоступна, сколь и чиста.
– Черт! – сказал я в сердцах, ибо эти постоянные упоминания о том, как, мол, эта Дульцинея чиста и сколь она недоступна, были для меня как острый нож.
Да, мы были здесь всего лишь гостями, которых пригласили поохотиться, а поскольку охота на тетерок начиналась ранним утром, то мы решили поздно не засиживаться и, сыграв один роббер в вист, отправились спать.
На первом этаже старого большого особняка было не меньше дюжины комнат. Спальня, выделенная мне, находилась прямо напротив дверей комнаты хозяина и хозяйки. Дево отвели комнату по соседству с моей.
– Ужасная жара, – сказал Дево. – Боюсь, будет дождь.
– Надеюсь, не будет, – сказал я. – Иначе все утро будет испорчено, хотя жара, действительно, просто невыносимая.
У моего отца была яхта, на которой я обошел чуть ли не весь мир и немало времени провел в знойных тропиках, но такой сильной иссушающей жары даже я не припомню.
Прихватив с собой какой-то французский роман, взятый с полки в библиотеке, и попросив служанку подать мне большой стакан лимонада, я, невзирая на жару, вскоре уснул, хотя спать мне пришлось в одной ночной рубашке, так как я сбросил с себя все простыни и одеяло.
На рассвете я проснулся и едва мог поверить своим глазам: у моей кровати стояла какая-то молодая и очень хорошенькая девушка. Приглядевшись, я узнал ее: это была служанка, которая вчера вечером несла наверх мой чемодан.
У меня была привычка постоянно ворочаться во сне, и бывало, что ворочался я до тех пор, пока рубашка моя не задиралась до самого горла. Случилось так, что и эта жаркая ночь не стала исключением. Ханна – а именно так звали девушку – постучала в дверь, чтобы разбудить меня, как ей было велено, но, не получив ответа и опасаясь взбучки, если я, не дай бог, просплю, открыла дверь. Вид моего огромного члена так поразил ее, что она застыла на месте как громом пораженная.
Я энергично протер глаза, потом вскочил на ноги и, прежде чем девушка, как испуганная важенка, [3] успела добраться до двери, мягко, но твердо закрыл ее и прислонился к ней спиной.
– Ах, мистер Сминтон, хозяйка будет гневаться, если узнает.
– Твоя хозяйка уже встала?
– Нет, сэр.
– А Дево ты разбудила?
– Еще нет.
– Кто же знает, что ты здесь?
– Кухарка, сэр. А она злющая старуха и ненавидит джентльменов, потому что они на нее никогда не смотрят.
3
Самка северного оленя.