Рандиана, или Похотиада
Шрифт:
– Еще, еще, мой желанный! – шептала она, когда я ввел свой язык в ее горячий, тяжело дышащий рот. – Бога ради, быстрее!
При этих словах я выпустил в нее такую струю, что, наверное, во мне в тот момент больше не осталось ни капли, ибо, несмотря на то что Фэнни пыталась выжать из меня еще хоть немного, последняя искра жизненных сил, казалось, оставила меня.
Казалось, у меня нет даже сил извлечь свой член. Я так и остался лежать на ее округлых грудях (она успела раздеться перед тем, как мы начали), безразличный и инертный.
– Пожалуйста, еще раз, – бормотала она, играя моими волосами, – вы даже представить себе не можете, дорогой
– Ты говоришь о стимуляторе?
– Я никогда не слышала такого названия, – сказала Фэнни, – но штуку эту даже отдаленно нельзя сравнить с вашей милой вещицей. Господи, я ведь даже не догадывалась, что такое настоящее счастье. У вас получится еще разик? – Ее светлость снова начала вертеть попкой.
В кармане моего жилета лежала тоненькая фляжка с бальзамом Пинеро. Я достал ее, выкрутил пробку и выпил около половины чайной ложки. Результат был удивительный. Не успел я освободить мою плоть от жарких объятий лона ее светлости, как тут же обнаружил, что она вновь начинает набухать. И как только волшебный напиток начал действовать, я вошел в Фэнни вторично.
Может быть, кому-то это покажется преувеличением, но второй раз, могу заверить читателей, показался мне даже сладостнее первого. Будучи не новичком в искусстве любви, я по опыту знал, что чем медленнее совершаешь акт, тем большее наслаждение из него извлекаешь; а если приступаешь к нему чрезмерно возбужденным, все заканчивается прежде, чем успеваешь как следует насладиться. Поэтому я предпочитаю медленные движения, постепенно все более и более разогреваясь.
Подводя итог, могу сказать, что мы оба наслаждались теми радостями, которые были в состоянии дарить друг другу, в такой степени, будто знакомство наше состоялось не сегодня вечером, а знали мы друг друга, причем до мельчайших подробностей, по крайней мере не один год. Тут разнообразия ради и дабы дать ее светлости возможность немного потрудиться, я предложил ей оседлать меня. Она же попросила меня не извлекать члена и, лишь получив мои заверения в том, что в этом нет никакой необходимости, согласилась. Мне всегда нравился этот способ, и я не спеша приступил к осуществлению задуманного: осторожно перекатился на спину, продолжая прижимать к себе леди Фэнни, пока она не оказалась верхом на мне.
Однако я недооценил амурную страсть ее светлости, ибо как только она почувствовала себя хозяйкой положения, то предалась скачке с такой силой, что я чуть было не запросил пощады. Однако ничто не могло остановить эту бесстрашную наездницу. Фэнни не уступила ни дюйма, и шансов извлечь из ее лона мой бедный натруженный член было у меня не больше, чем если бы он был зажат в тисках.
Наконец я почувствовал, как на мою промежность изливается вязкая горячая жидкость, а Фэнни в это время, издав отчаянный стон наслаждения, в котором звучало и сожаление, что это не может продолжаться дольше, еще раз упала в мои объятия. Она обессилила так, как только может обессилеть женщина, которую дважды в течение четверти часа отымели самым беспощадным образом.
Поспешно одевшись и приведя себя в порядок, она поехала вместе со мной в отель, где уже находились ее чемоданы, а утром я, предварительно договорившись с Фэнни, сообщил Сидни, что ночью она посылала
Я счел, что будет благоразумнее всего не встречаться с ее светлостью, хотя она и прислала мне три письма с настойчивым требованием увидеться, ибо опасался, что наша тайна раскроется, о чем и написал ей.
Двенадцать месяцев спустя я узнал, что она рассталась с мужем, преподнеся ему через девять месяцев после нашей счастливой встречи сына и наследника. Однако старик, не веривший в чудеса, не мог, естественно, поверить и в то, что наследник появился на свет в результате манипуляций со стимулятором.
12. Влияние пышного наряда
Следующее любовное приключение совершенно иного характера. Разборчивый читатель, вероятно, сочтет его некой эскападой, а возможно, и моральной деградацией, учитывая то обстоятельство, что предшествующая связь у меня была с женой баронета. Но, откровенно говоря, если уж подходить к вагине с сугубо философских позиций, то разница между графиней и служанкой столь ничтожна, что выявить оную мог бы только очень проницательный человек.
Да, вполне может быть, что лоно графини вследствие частых омовений гораздо приятнее, чем лоно служанки, а духи «Франжипани», которыми ее светлость опрыскивает свою сорочку из тончайшего батиста, делают его, да и вообще все тело, более ароматным, особенно когда касаешься его языком, однако замечательный экспромт, высказанный доктором Джонсоном по этому поводу, равно применим к вагине и китаянки, и малазийки, и местной сельчанки. Он, если вы помните, сказал бедняге Оливеру Голдсмиту, когда тот, заболев одной неприличной болезнью, пришел к нему искать сочувствия:
Эта дырка – что такое?Мокро – только тронь рукою,В полудюйме лишь от жопы…Если перемычка лопнет,То, как будто в страшном сне,Сразу будешь весь в г…Выше в своем повествовании я уже упоминал о женщине, убиравшей мои апартаменты. Она была бывшей любовницей одного старого судебного чиновника, которую тот в конце концов бросил, при этом, правда, пожизненно обеспечив ее работой служанки в богатых домах. К тому жалованью, которое она получала, он добавлял небольшое вспомоществование, позволявшее ей жить в относительном довольстве.
Две ее незаконнорожденные дочери были уже замужем, а третья, младшенькая, «красавица моя», как называла ее мать, недавно вернулась домой из школы-интерната, куда старуха устроила ее, экономя буквально на всем.
Красавице едва исполнилось шестнадцать лет. Она была стройна, как тростинка, ее личико с пухленькими щечками было довольно румяным, а формы – настолько женственными, что я сомневался, будто ей только шестнадцать, как утверждала ее мать. Старуха была ужасно болтливой особой, что иногда меня несказанно раздражало, но, когда она заводила речь о своей дорогой доченьке, я ее не останавливал, сколько бы она ни трещала.