Рандом
Шрифт:
Последнее место работы по установке и замене замков и дверей, сыграло мне на руку: почти любая квартира, хоть и в суперэлитном доме открывалась по щелчку. Находились прикольные антикварные штучки, и коллекционные. Оружие, например. Джакузи-фигуси. Бери, что хочешь, ешь, что хочешь, пей, что хочешь.
Трахай, кого хочешь. Сука-Светка получила по заслугам. В реале она не то, что целоваться бы со мной не стала – срать бы рядом не села. А тут… Я вошел к ней в дом как хозяин. Дождался, пока она разденется, ляжет в постель. И поимел ее по полной программе!..
…Кому я вру? Кому мне сейчас врать? Отчиму?
Не тронул я Светку. Смотрел на нее голенькую – вся
Совсем другое дело враги. Им не повезло, что избранным стал я. На моем месте они поступили бы также, уроды. Я в этом нисколько не сомневаюсь. И телка из соседнего дома, которая вечно меня игнорила, и пацан из «Компьютерного мира», и начальник – туда же его. Всем соратникам по партии «Дом начинается с дверей» воздал по заслугам. А Валерка, то еще уё, старшеклассник, от которого столько люлей получил в последнем классе – так и вовсе нахлебался…
Отчим дернулся. Потянулся, прилепил руку на горлышко пустой бутылки, опрокинул ее в рот. Кадык дергался, но кроме воздуха туда хрен что залилось.
Я встал, пошел на кухню за бутылками – для него и для себя. У него сегодня праздник – заслужил. За окном на город постепенно наваливался вечер. Лужи отражали свет немногих фонарей. Дом напротив давно скрылся в темноте. Последнего подъезда, по сути, не было – он развалился, отправленный в нокаут взрывом бытового газа. Кстати, в родном жилище я пресек это дело сразу – отключил газ. Кроме того, уцелевшие должны благодарить меня еще и за то, что в нашем доме присутствовало электричество.
Отчим орал что-то в комнате, где я его оставил. Продолжал ругаться с матерью. Только его слова уже не могли пробиться к ней на тот свет. Она стала свободной. Впервые за все годы.
А я? Стал ли я свободней, получив все, о чем только мог мечтать? И на кой мне – исполнение тех мечт, если мне никто не завидует?
Вот ведь. И не заметил, как стал философом. Все время приходится что-то делать с мыслями, от которых не спасало бухло. Наоборот. Я пробовал делиться выводами с Борюсиком и Головастиком. Было время, когда я упал им на хвост, и мы квасили вместе, но потом мне стало скучно. Головастик вечно толкал заумные мысли, я Борюсик… Тот вообще отстой. Среди тех, кто пришел на гребанное собрание, нормальных можно было пересчитать по пальцам. А моего примерно возраста – около двадцатника – так вообще раз, два и обосрался. У Кира еще молоко на губах не обсохло, Таисия – крутая телка, отфутболила меня сразу. Влада – пацанка, я не люблю таких. Алиска-блондиночка, конечно, девочка ничего себе. Я попробовал подбить к ней клинья, пока не заметил, что она запала на Сусанина. Мужик, между прочим. Но и тот… Идеи какие-то толкает. Опять в общество всех гонит.
Не хотим мы жить в обществе. Я, например.
Холодная бутылка пива запотела. Я поднял ее, кивнул отчиму и выпил. Согласно заданной программе, спустя пару минут тот поддержит меня. Так и случилось. Он задрал голову, вливая темную струю в заросли седых волос.
– Бу-бу-бу, - бухтел Михалыч.
«Ты должна быть благодарна по гроб жизни, что я воспитал твоего ублюдка!»
– Радуйся, сука, что я не нассал тебе в бутылку, - не сдержался я.
Но это были слова. Я смотрел на то, как самодовольно он пялится в черный экран телевизора, как чешет большой живот, снеговой крышей нависший над поясом спортивных штанов, на поросшую кустами волос голую грудь, на бульдожью кожу второго подбородка, закрывающую
Я хотел завестись, взбаламутить ненависть, которая улеглась на дно. А вместо этого у меня от жалости сперло дыхание.
Мне стало страшно. Оттого, что я не могу контролировать свои чувства. Даже не так. Я удивился: разве это справедливо – испытывать к человеку, издевавшемуся надо и мной и матерью целых одиннадцать лет что-нибудь другое, кроме ненависти? И откуда эта долбанная жалость взялась?!
Я подскочил, пнул ногой стол. Завелся с пол-оборота – выбил из рук отчима бутылку. Она покатилась, булькая содержимым, заливающим пол.
Мне не победить себя, не справиться с тем, что распирало меня изнутри. Я отлетел к окну, дернул шторы, открыл стеклопакет, втянул в себя холодный воздух – заменил им жалость, что грызла меня.
Теперь, когда матери не стало, мне нечего здесь делать. Я укладывал ее отдельно, в своей комнате. Укрывал. Она все равно собачонкой перебиралась под утро к отчиму. Маленькая, высохшая, она улыбалась, желая мне спокойной ночи. Наверное, она испытывала боль перед смертью, но, как все они, не жаловалась. Она жила в том самом дне, где не было боли. И умерла во сне – я не знаю как. Утром она смотрела в потолок бесцветными глазами и улыбалась.
Я не Колюня. Мне нет дела до искупления вины перед человечеством, но я похоронил ее за оградой перед домом.
Отчим ржал как конь, рыгая и булькая. Скоро он отправится спать. Ляжет в холодную одинокую постель. И будет храпеть до утра.
Меня ждали неотложные дела. Я проверил, надежно ли закреплен в наплечной кобуре Макаров. Пусть говорят умники, что пистолет Ярыгина надежней – походил я тут пару раз с обоймами – гремят восемнадцать патронов как гвозди в железном ящике. Короче, скрытно не подойдешь. От кого прятаться сейчас, когда от всех людей осталось воспоминание?
Первый раз я увидел женщину с пулей в башке месяца два назад. Впрочем, я мог и забыть – пару недель туда-сюда ничего не меняют. Молодая баба, везущая в коляске мертвого младенца, лежала у стены. По бетону за ее спиной еще ползло красное пятно с ошметками волос и черепа. Темные глаза уставились на меня, когда я подошел ближе. Ну, отстреливает какой-то пидор шизиков, что с того? Вот так я и считал до последнего времени.
Кто такой был Валерик? Уцелевший бомж. Он дышал на меня перегаром, да и не только. Я вскрыл для него квартиру на Театральной. Супер-квартиру. С таким евроремонтом, который Валерику не мог видеться и во сне. Месяца не прошло, как он засрал ее под завязку, но не о том речь.
– Валерик, братан! – позвал я, открыв дверь.
Переступил через мусор, поддел ногой пластиковую бутылку, протолкался среди упаковок хрен-знает-с-чем. Мои глаза цеплялись за цветастые этикетки элитного алкоголя, светоотражающие эмблемы разных шмоток, белое бородатое лицо с черной дыркой во лбу…
Стоп.
Валерик лежал у стены, подмяв под себя обе ноги. В дорогом спортивном костюме и кроссовках, чья цена была запредельной - и однозначно мертвый.
Я постоял у трупа минут десять. Думал. Это было как поезд, к которому прицепили последний вагон: у съехавшего с катушек чувака, отстреливающего шизиков, появились новые цели. Чтобы добраться до берлоги Валерика и вычислить его, нужно было потратить время. И активировать умственный процесс. Иными словами, сделать все то, чего у шизиков нет. Отсюда следовал вывод, который заставил меня отскочить от окна и покрыться холодным потом. Валерик - один из полсотни уцелевших, что присутствовали на собрании.