Раненый город
Шрифт:
Приподнятое настроение царит не только у нас, но и в штабах батальонов. Прикидывается, как и здесь, в Бендерах, прищучить националистов. Мы сделаем то, что не удалось двадцать второго числа! Возьмем школу, ГОП и другие дома рядом с ним, полностью выдавим румын из центра и наглухо запечатаем так называемый «Каушанский коридор» — несколько улиц, по которым они вклинились с юго-западного направления в город. Атака рано утром, после обстрела гопников артиллерией, о взаимодействии с которой наконец-то договорились.
Вечером раздосадованные враги решают показать, что их воинственный пыл еще не угас, и возобновляют минометный обстрел. Как ни странно, чем больше они стреляют, тем меньше стали нам досаждать. Мы их минометчиков уже почти презираем. Они давно
Кваканье минометов дополняет треск автоматов храбрящихся опоновцев и волонтеров. Ближе к сумеркам вновь забухали румынские пушки по району шелкового комбината, а с другого фланга захлопали мины по позициям казаков на железнодорожном вокзале. Но вскоре огонь ослаб. С темнотой настала тишина. Странно… Совсем как двадцать второго июня, и в тот же час…
Из горисполкома поступает распоряжение о прекращении всякого огня. Теперь уже Кишиневу до зарезу нужно перемирие. И наши политиканы «купились», готовы дать врагу передышку! Плевали мы на такие договоренности! Ночью скрытно занимаем позиции вдоль Коммунистической, высылаем разведку. К рассвету она возвращается. Сейчас на западную сторону улицы никому нельзя. Разлет снарядов довольно большой, и можно попасть под огонь своих же гаубиц. Корректировать огонь будут с крыши девятиэтажки по улице Кирова. Этот дом стоит далеко от линии фронта, но с него открывается вид далеко на юго-запад. То, что нужно.
В этом доме, удаленном от места главных боев, осталась часть жильцов оберегать свое имущество. У них там, впервые за десятилетия пропаганды коллективизма, возникли всеобщие братство и солидарность. Люди выломали перегородки в пожарных ходах, чтобы следить за пустыми соседскими квартирами и, не спускаясь вниз, переходить из подъезда в подъезд. Если с северной стороны дома стреляют — уходят на южную. Стреляют с юга — наоборот. Всем, что есть, делятся друг с другом Реальная школа коммунизма! Была бы возможность, я бы очень рекомендовал бывшим парторгам и новоявленным демократам на это посмотреть. Чтобы поняли, в каких условиях возникает коммунизм и в чем его рациональное зерно. Сытый в безопасности голодного под пулями не разумеет.
Морально мы абсолютно чисты. Несмотря на новое соглашение, уболтанное меж политиками, противник продолжает вести огонь. И вот движение воздуха. Обрывается. Куда снаряд подевался?! Невольно приподнимаю голову к верхнему краю обломка стены. Оглушительный, сотрясающий все удар! Подпрыгивает земля. Шипя, сметая пыль и мусор, рвется поверху воздух. Ох, прямо за шиворот! А я и так грязен, как негр-механизатор! Валятся сверху, сыплются на спину и щелкают по каске какие-то палки и камни. Точнехонько по нашей передней линии дали! Пушкари косоглазые!!! Еще чуть-чуть — полетел бы вслед за Гагариным…
Снова летит снаряд. Удар! Это уже ближе к ГОПу, в районе их артиллерийских позиций рвануло. Поворачиваю голову, чтобы поделиться с друзьями получаемым удовольствием. Сбоку от меня, в щели ночного поста, сидят Гуменюк и Волынец. Гуменяра на долю секунды высовывается, показывает большой палец вверх и ныряет обратно. И тут с той стороны прилетает оторванная голова с развевающимися за ней кишками, запутывается ими в изогнутых обрывках проводов уличного освещения над щелью и ныряет внутрь. Ныряет и выныривает, ныряет — выныривает. Брык-брык, брык-брык! Как китайская игрушка ю-ю. Из щели пулей вылетает Петя Волынец и мчится ко мне. Следом выскакивает Серега, становится на четвереньки и начинает блевать. У меня губы сами собой растягиваются в улыбку. Истерический смех. Нет, правда смешно! Брык-брык, брык-брык! У-о-хха-ха! Хи-хи-хи! Ха-ха! Ох-х!!! Ой, не могу! Этот муль при жизни, наверное, был изрядный весельчак! Петя, глядя
Еще снаряд! Удар! Наверное, в самом ГОПе рвануло! Сейчас дадут беглым десяток выстрелов, и можно будет идти, брать Гуслякова, бывшего капитана советской милиции, а ныне скороспелого полковника полиции националистической Молдовы, голыми руками! Пружинят мыщцы. Сейчас, сейчас…
Знакомые по бою за «Дружбу» толчки и шорох в воздухе. Отдаленные взрывы. Где это?! Ага, вон над крышей девятиэтажки по Кирова разносит дым. Не страшно! Уже пристрелялись, и наводчики могут оттуда линять! Но молчит на другом берегу Днестра батарея. Пять минут молчит. Десять. Что за гадова чертовщина?! Сидеть и ждать нет мочи. Перебегаю вдоль улицы к Али-Паше.
— Командир! В чем дело?!
Взводный застыл, припав к трубке полевого телефона. Поворачивается ко мне.
— Приказ прекратить огонь… Соблюдать прекращение огня, и в доме полно людей… Не рисковать…
Он бросает трубку. Стрелять больше не будут! Обмениваемся взглядами, полными лютой ненависти. Это неправильно!!! О чем они все в горисполкоме и на том берегу думают?! Какой вред могут нанести даже тяжелые полковые минометы огромному железобетонному дому?! Люди в нем могут пострадать лишь случайно. Остановиться перед этим?! А мы что будем делать?!! Мы — не люди?! Чего стоят договоренности политиков, если в сердце города продолжает торчать заноза ГОПа? Сколько жизней еще надо положить в этих кварталах?! Сколько дней будет разрушаться город, из которого националисты были уже выбиты и вошли в него вновь благодаря постоянным переговорам и невразумительным приказам?! Тысячи жителей потеряли свои дома и имущество там, где они вправе были рассчитывать на защиту. Все потому, что вместо реальных и жестоких проще отдавать хорошие, «человеколюбивые» приказы! А там — пусть остатки стен добьют до фундамента, а деревья спилят пулями до земли. Мы, полковники, генералы и президенты, к этому непричастны! Теряются сотни жизней, а они не берут на себя ответственности ни за одну.
Так, не начавшись, кончилась эта атака. В тот же день от огня миролюбивых мулей сгорает роддом. Потушить не смогли, потому что по пожарным и врачам, пытавшимся спасти оборудование, велся минометный огонь…
69
До вечера продолжаются по всему фронту перестрелки. А ночью неожиданно разгорелся сильный бой, в котором участвовал отряд ТСО и подразделения гвардии. Бардак, сумятица, черт знает что. Сначала мы решили, что обозленные утренним обломом соседи подлечили нервы спиртным и пошли в несанкционированную атаку. Пришлось и нам открывать огонь, надо же помочь атакующим… Закончилось все, как и следовало ждать, омерзительно. Несколько убитых, десяток раненых, и мы тоже потеряли пулеметный расчет, сбитый с окна очередью зенитной пушки. Ранения и ушибы камнями получили Волынец и Дорошенко.
По финалу «маневров» Серж и Али-Паша пошли на разбор. Выяснилось: командир ТСО не виноват, во время этой идиотской атаки он был в штабе. И начали ее не тэсэошники, а тираспольские гвардейцы. Их командир, по званию майор, зачем-то полез на вражескую сторону и там под огнем опоновцев застрял. Гвардейцы его выручали… Сами пошли и тэсэошников на это дело уговорили. Чего нам для полного счастья не хватало, так это майоров в самовольной разведке.
Рота ТСО понесла большие потери. Подбит и сгорел их единственный бэтээр с надписью «За Колю Белана!», который еще девятнадцатого июня тараном захватили у своих казарм гвардейцы-костенковцы и передали сражавшимся рядом с ними бойцам ТСО. У этого бэтээра не было одного колеса, отбитого в результате тарана, плохо работали поврежденные тормоза, но все же это был бронетранспортер… Когда люди поняли, что произошло, и вытащили тела, был взрыв бессильного гнева. Сплоченности между гвардией и ТСО этот случай, понятное дело, не прибавил.