Раневская, что вы себе позволяете?!
Шрифт:
После просмотра этого спектакля Фаина сказала родителям, что хочет идти в местную театральную школу.
Мать, Милка Фельдман, была и рада решению дочери, и боялась его. Рада потому, что она чувствовала в своей Фаине настоящее увлечение театром. Боялась потому, что стать актрисой дочери такого знатного в городе человека — нонсенс. Фаина Фельдман при ее положении могла быть в театре только в одном статусе — в статусе зрителя, имеющего годовой абонемент и свою ложу. Мать понимала, что отец Фаины ничуть не обрадуется таким мечтам родного чада.
Так и случилось. Гирша Фельдман разозлился. Потом подумал и остыл. Поставил условие: перед тем как идти в театральную школу, Фаина должна сдать все экзамены
Согласие Гирши не вызывает здесь большого удивления: он справедливо рассчитывал, что замуж младшей дочери пока рановато, пусть удовлетворит свою блажь. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось… Да и жена его, Милка, мягко и долго уговаривала мужа, приводя в конце весьма убедительный аргумент: Фаину замуж никто не возьмет, если… если она не излечится от заикания.
Вот уж действительно, для девушки Фаины ее заикание, особенно в минуты волнения, стало настоящим бичом. Уже к шестнадцати годам та неуклюжая девочка, а потом девчонка-еврейка превращается в легкую, необыкновенно изящную девушку: чуть выше среднего роста, стройную, с чистым белым лицом и выразительными глазами, с ослепительно-черными волосами в завораживающих кудряшках.
И вся эта красота становилась жертвой жестокой застенчивости, которой страдала Фаина. Она не могла вести себя свободно ни в одном обществе: ни среди старших, ни среди сверстников. Она казнила себя и ненавидела себя за свое заикание. Больше казнила — больше заикалась.
Милка Фельдман еще раньше заметила, что, читая на память стихи Пушкина или отдельные любимые места из Чехова, Фаина не заикалась. Она словно становилась другим человеком, и этот другой человек был напрочь лишен и заикания, и застенчивости. Вот еще и поэтому мать Фаины так настаивала перед отцом: Фаине нужно побыть в театральной студии! Это просто жизненно важно для нее, молодой девушки, — обрести уверенность в себе.
И Фаина Фельдман поступает в местную театральную студию.
Милка Фельдман не ошиблась. Фаина на сцене становилась другой девушкой, другим человеком. Это чарующее ощущение долго не оставляло ее после — она разговаривала слегка напевно, растягивая слова, и ей удавалось держаться ровно и спокойно в бытовом окружении какое-то время. Забегая вперед, скажу, что заикание осталось легким пороком у Фаины Раневской. Но этот недостаток речи проявлялся только при сильном душевном волнении.
Занятия в студии были не только чисто теоретическими — учащиеся часто готовили любительские спектакли. Конечно, зрителями на них были по большей части родные и знакомые актеров, но это придавало и некую особенную ответственность для учащихся. И тем не менее к этой театральной школе, к ее учащимся относились как к забаве состоятельных отцов семейств: страшно было вообразить, что дочь такого человека, как Гирша Фельдман, мецената, фабриканта, вдруг станет зарабатывать себе на жизнь, работая актрисой. Заниматься в школе и играть, уплатив за это деньги, — это было естественным и понятным развлечением. Но зарабатывать себе на жизнь игрой на сцене? Зачем же отец создавал тогда свое дело?
А Фаина с головой погрузилась, ушла в свою театральную жизнь. Ей уже было больше восемнадцати лет — помилуйте, в этом возрасте все девушки благочестивых семейств должны денно и нощно думать только о женихах, заботиться о приданом. Но Фаина о женихах не думала — она думала о новых ролях. Она не заботилась о приданом — она заботилась о том, как в следующем спектакле подчеркнуть без слов, мимикой, движением, статью характер ее героя.
Фаина выросла пусть не в бедной, но в семье, где порядок был естественным, как воздух, где слова старшего почитались, а слова отца были законом. И она понимала, что отец, однажды воспротивившись ее увлечению, не допустит того, чтобы она стала актрисой.
Поэтому-то Фаина ясно осознавала: ее путь на сцену лежит в прямо противоположном направлении от пути к родному дому. Иными словами: отец не согласится с ее решением. И это значит, она будет лишена не просто поддержки семьи, но и родительского благословения. Насчет второго Фаина не переживала: она знала, что если она достигнет успеха — ей простят все. А в успехе она была уверена. (А ведь и сбылось… И Гирша Фельдман втайне гордился своей дочерью, раскрывая только самым близким своим друзьям великую тайну: «Ты знаешь, этот фильм из России, в котором маленькая девочка ищет папу? Ты помнишь там тетю, которая сказала… Так вот это моя дочь!»)
Но материально… Фаина знала уже достаточно много о заработках актеров, чтобы ясно представлять себе возможную свою судьбу без родительской опеки.
Не знаю почему, но этот момент — момент решения Фаины вопреки воли отца пойти по пути театрального творчества — биографами Раневской как-то смазывается. Вот, дескать, решила, и все.
Давайте представим реальную картину: девушка живет в весьма зажиточной семье, где к ее услугам служанки, отцовский пароход для прогулок и ни одной мысли заботы о завтрашнем дне. И вот ей хочется в театр. И она понимает, что она лишается всего и сразу: служанок, стола со вкусной едой, уютной спальни с лучшим чистым бельем. И ко всему прочему перспективы удачно выйти замуж.
Теперь вам стал чуточку яснее весь трагизм ситуации, который предстал при выборе Фаиной Фельдман ее будущего?
Отец отговаривал свою дочь как мог. Когда угрозы оставить ее безо всяких средств не помогли, он скрепя сердце вспомнил о детском комплексе Фаины и ее сегодняшнем недостатке: ты некрасивая и ты заикаешься. Кто тебя возьмет в театр?
Если мы вспомним то время, в которое в семье Фельдман происходили эти сцены, нам яснее будет позиция отца. Россия только что пережила первые большевистские волнения 1905 года. Началась Первая мировая война. И пусть жизнь в Таганроге практически не изменилась, но опытный Гирша Фельдман видел и понимал, что Россия стоит на пороге чего-то ужасного — изменения происходили в сознании людей. Атмосфера исподволь наполнялась не только всеобщим интересом к новому, но и откровенной ненавистью, цинизмом. Рушились устоявшиеся веками ценности. Уже то здесь, то там происходили дикие, ничем практически не оправданные крестьянские бунты, когда в огне пожаров в первую очередь горели дома помещиков и церкви. Это было немыслимо для православной России. Множились разговоры о черносотенских погромах, главной мишенью которых были именно богатые еврейские дома и кварталы. Близился час, и Гирша Фельдман это чувствовал, когда нужно будет думать не о выборе профессии, а о спасении своей жизни. Вот еще и поэтому он так остро противился отъезду дочери в Москву.
Но Фаину не смогли остановить ни уговоры матери, ни решительный тон отца. И она в 1915 году отправляется на поиски своего счастья в столицу империи.
Москва встретила Фаину как и всех, кто стремился сюда за тем же, — Москва не заметила очередную прибывшую. Город жил своей жизнью, в которой немалое место стала занимать война. И, наверное, именно она, война, была одной из причин того, что жизнь театров и всех прочих заведений, так или иначе связанных с культурой, бурлила. Было ли это страстной неосознанной попыткой русского общества, что называется, надышаться перед своей смертью — революцией? Вполне возможно. Как бы то ни было, театров было много и театры были востребованы.