Ранние грозы
Шрифт:
Ее душа в эту минуту была так полна восторгом и любовью, оба этих существа казались ей такими близкими и дорогими для нее, что, как бы чувствуя полное единство между собою и ими, она невольно соединяла и их, забывая все, что их разделяло. Павел Петрович, боясь еще больше испугать ребенка, молча, со счастливым и ласковым лицом стоял в дверях, не решаясь подойти ближе, и с каким-то нежным удивлением глядел и на Наташу, и на маленького
Вместе с ней он машинально, с улыбкой повторял кричавшему и не дававшему им даже обняться мальчугану:
– Не надо, не надо…
Успокоившийся, наконец, Коля поднял свою кудрявую головку с плеча Наташи и сбоку, сердито и недоуменно разглядывал Павла Петровича.
– Он такой дикий… – торопливою скороговоркой говорила Наташа, блестя счастливыми глазами, и вдруг, рванувшись вперед, быстро приклонила его голову ближе и осыпала, смеясь и плача, страстными поцелуями его лицо и руки.
Радость их свидания была так велика, что в первую минуту они даже забыли, что заставило их свидеться. Но когда они хотели заговорить, оба вдруг вспомнили это, и им обоим стало совестно за то, что они могли это забыть.
И лица их стали серьезными и печальными, и все те слова, которые они только что хотели сказать друг другу, пропали вдруг и уже казались им неуместными и пошлыми.
Наташа первая заговорила тихим и робким голосом:
– Ты видел?..
Она не спросила прямо, что он видел, но знала, что он поймет ее и что говорить прямо им обоим будет еще больнее и тяжелее. Павел Петрович молча кивнул головой и, отведя глаза от дочери, задумчиво, но неосознанно взглянул на Колю. Коля совсем уже успокоился и, по-видимому, примирился с ним и уже тянулся с рук сестры к цепочке и брелокам Павла Петровича.
– Как это случилось? – спросил Павел Петрович, все еще не глядя на дочь.
Наташа вдруг вспыхнула и слегка отвернула лицо:
– Я не знаю… – заговорила она смущенно. – Меня не было… Я была в гимназии… – прибавила она, как бы поясняя. – А когда пришла… Все было уже кончено… – договорила она тихим упавшим голосом.
И они снова оба замолчали, машинально следя, как Коля тянулся к брелокам, но думая совсем о другом…
– Буль-буль, – залепетал вдруг Коля, поднимая глаза к лицу Павла Петровича.
Он все игрушки называл «буль-буль», и теперь, принимая брелоки за игрушки, тянулся к ним, желая непременно достать. Павел Петрович улыбнулся
Но Коля, видя, что Павел Петрович не обращает внимания на его просьбу, повернулся вдруг к Наташе и, обхватив ее лицо своими ручонками, настойчиво повторял ей «буль-буль».
Наташа застенчиво и робко взглянула на отца.
Павел Петрович все с тою же задумчивою улыбкой отстегнул цепочку с часами и, отдав ее Коле, молча смотрел на него.
А Наташа, вдруг вспомнив, что отец не знает еще ее решения, крепче прижала к себе Колю и, склонив к нему свое лицо, тихо поцеловала его.
Павел Петрович серьезно и даже угрюмо глядел на него…
Наташа молча подняла на него свои глубокие темные глаза.
– Папа… – начала она тихим, печальным голосом.
Павел Петрович вдруг опустил голову и глаза.
Наташа еще ближе придвинулась к нему и положила руку на его руку.
– Возьмем его… себе… – заговорила она все так же робко и застенчиво. – Он не виноват…
И вдруг ей вспомнилось, как год тому назад эти же слова сказала Марья Сергеевна ей, Наташе. И тогда она не верила этому и не хотела, не могла найти в своей душе доброго чувства к этому ребенку. И вот теперь она сама просит об этом отца…
Она еще нежнее сжала его руку и, мучительно томясь, ждала, что он ей скажет…
Видя, что он молчит, она заговорила опять, не спуская с него печальных просящих глаз:
– Прости ее, папа…
Павел Петрович приподнял голову и слегка пожал ее холодную, дрожащую от волнения ручку.
– Я уже давно простил ее, Наташа… – сказал он грустным и глухим голосом.
– Так для нее… Я обещала ей… Папа, у него никого нет… никого…
Голос ее дрожал и прерывался. Павел Петрович сумрачно молчал, глядя на них исподлобья, и вдруг в лице его что-то дрогнуло, и светлые точки заблестели в его глазах. Он молча прижал к себе Наташу и поцеловал ее долгим, крепким поцелуем.
Он ничего не ответил, но по лицу его и глазам она все поняла, и, вся засияв счастьем и радостью, вдруг кинулась к нему на грудь и зарыдала.
Павел Петрович тихо и нежно прижал к себе ее голову, нежно и молча целовал, а она плакала, прижимаясь к нему, и все лицо ее было в слезах, а на душе ее было так светло и легко…