Ранний свет зимою
Шрифт:
Павел поглядел на Федю. Тот тоже покраснел от негодования:
— Но ведь это ложь! Это клевета!
— Поп, конечно, врет. В этом нет ничего удивительного. Это его специальность, — небрежно бросил Павел. — Директор предлагает исключить тебя. Вряд ли кто-нибудь на педагогическом совете выступит против него. Но мы твоего исключения не допустим. Мы объявим забастовку. Мы все перестанем ходить в гимназию. Директор уже знает об этом.
Федя был потрясен. Никогда в жизни он не слыхал ничего подобного.
Гости рассказали
Адам Адамович сказал, что понимает благородные чувства гимназиста Щаденко, заставившие его взять на себя вину товарища. Но пусть он не хлопочет — вина Смагина неоспорима.
— Однако все это не имеет значения, — заключил Павел. — У Козея, когда он услышал про забастовку, поджилки затряслись.
— Не тужи! Мы не допустим! — добавил Андрей, косясь на Павла и, видимо, подражая ему.
Когда гимназисты ушли и Федя остался один, он долго не спал и мысленно повторял необыкновенные слова: «солидарность», «забастовка»… Он знал их и раньше, только ему никогда не приходило в голову, что они могут иметь к нему, Феде Смагину, какое-нибудь отношение.
Последующие дни прошли без каких-либо изменений. В гимназию Федя не ходил, и осенние дни оказались вдруг необыкновенно длинными. Федя тосковал, не находил себе места, глядел в окно, по которому струились прозрачные ленты дождя, необычного для Забайкалья.
Анатолий Петрович приехал рано утром. Увидев отца, усталого, с неподстриженной бородкой, с красными от бессонницы глазами, Федя представил себе, как тот спешил в город издалека, чтобы помочь ему, Феде, в этой первой в его жизни беде. И, припав к плечу отца, он впервые за все время заплакал.
Отец отказался от чая, вынул из корзины сюртук, хорошо знакомый Феде с раннего детства — отец надевал его в особых, исключительных, случаях, — прицепил университетский значок и пошел к директору.
Вернулся он не скоро, растерянный, жалкий, и сказал, что Федя обязан извиниться перед священником.
Отец и сын проговорили всю ночь.
— Но разве я неправ? Почему я должен лгать? Я не уважаю этого попа, и никто у нас его не уважает. Над ним смеются даже первоклассники. И он выдумал про меня, будто я что-то такое написал на доске!
И отец, который всегда говорил: «Надо быть честным, прежде всего надо быть честным», — отводя глаза, сбивчиво, каким-то чужим, фальшивым голосом объяснял Феде, что «бывают обстоятельства, когда правду приходится оставить при себе». И жалостно говорил, что, если Федю исключат, это будет концом всех их мечтаний. Без аттестата не попадешь в университет.
Федя
— Папа! Не все же учатся в гимназии… Вот Тима Загуляев кончает городское училище и пойдет работать на постройку железной дороги…
И тут отец рассердился не на шутку. Он сказал, что Федя должен получить образование, напомнил, каких трудов стоит ему содержать сына в городе, платить за квартиру и право учения. Он добавил еще, что все свои сбережения ему пришлось вложить в эту злосчастную поездку: он день и ночь гнал на обывательских лошадях, платил втридорога, измучился…
И Федя обещал сделать так, как хочет отец.
Но утром следующего дня все переменилось. Гроза исключения миновала. Федя получил десять суток карцера. Отец ходил благодарить директора, виновато простился с сыном и поспешно уехал.
А Федя сидел в каморке с покатым потолком и неотступно думал о том, что произошло. Он не понимал, почему невежественный поп может безнаказанно оклеветать его, а бездушный, чужой всем «выходец из Швейцарии», директор, — лишить его, Федора Смагина, возможности получить образование в родной стране. Почему его честный и порядочный отец должен унижаться перед людьми, которые ниже его по образованию, уму, да по всему, по всему… И как жить в этом мире?
Он часто обращался к Павлу Шергину и Андрею Алексееву. Он мысленно разговаривал с ними.
«Это вы не допустили моего исключения», — говорил им Федя.
«Да, это мы», — подтверждал Павел.
«Но почему директор испугался вас?»
«Потому что мы все вместе: захотим и забастуем! Что нам директор?! Мы еще не такого испугаем!»
Иногда шум большой перемены долетал до Феди. Гимназисты прыгали через ступеньки лестницы, громко распевая:
Много есть имен на «ИС»…Потом все стихало. Под полом скреблись мыши. Федя боялся их. Он сидел на скамейке, поджав ноги, и думал:
«А я никогда, наверное, не смогу быть таким смелым, как Шергин или Алексеев…»
Когда он пришел в класс, его встретили как героя. Шутка сказать — из-за него чуть не начались «беспорядки»!
Несколько дней спустя Андрей отозвал Федю в сторону и сказал, что Шергин предложил вовлечь его, Смагина, в кружок учащихся. Кружком руководит один человек. Такой… ну, словом, настоящий человек!
Федя растерялся:
— А что делают в вашем кружке?
Андрей ответил, оглядываясь по сторонам:
— Мы читаем, спорим — и готовимся… — Он нагнулся к уху Феди и прошептал: — Мы против существующих порядков.
Федя был потрясен. Все-таки он опросил:
— А почему Шергин предложил меня?
Андрей не знал этого и ответил наугад:
— Наверное, потому, что ты честный, а все честные люди с нами.
Так Федя Смагин вошел в кружок учащихся, которым руководил Миней.