Раны чести

Ричес Энтони

— Да, в некотором роде… знаешь, эти новоприбывшие — отнюдь не лучшая новость ни для нас, ни для Солемна. Он послал их к нам, чтобы скрыть от императора беглеца.

Паччия приподнялась на локте и нахмурилась.

— Но почему? Септим, это же предательство!

— Именно. Парень — его сын, и потому Солемн определенно не желает передавать его правосудию. Вдобавок он приемный сын римского сенатора, который был несправедливо обвинен и казнен дружками Коммода, чтобы присвоить его земли и богатства.

— Значит, он сын человека, объявленного изменником.

И ты согласился приютить его в форте?

— По правде говоря, я сделал его центурионом…

Паччия села на кровати, ее глаза расширились от страха и гнева. Легат поднял руку, чтобы предотвратить вспышку гнева.

— Послушай меня, Паччия, и как следует. Я служил империи на разных постах, в странах, которых не жаждал ни один из нас. Ты помнишь Сирию? Эту жару? Песок, забиравшийся повсюду? А дожди и холод Германии? Ни один человек не может обвинить меня в недостатке верности трону, даже когда я мог отойти и расслабиться, как обычный гражданин. Мальчик — невинная жертва имперской алчности, и богам известно, нам этого должно быть достаточно. Кроме того, он сын человека, перед которым у меня есть долг чести. И, ко всему прочему, он обученный офицер, преторианец, и привел с собой опытного легионного центуриона. В ближайшие несколько месяцев это может иметь огромное значение.

— Септим, я…

— Нет, Паччия. Я никогда не говорил с тобой так, но — нет. Решение принято. Когда люди у власти закрывают глаза на беззакония дурного правителя, для империи все потеряно. Он остается.

Легат повернулся на бок, препятствуя дальнейшим спорам. Он лежал и молился богам, чтобы ценой этого решения не стали их жизни.

Дубн сидел в темном углу столовой под-офицеров, баюкая кожаную чашу вместимостью чуть меньше кварты, полную густого, сладкого местного пива. В дверях появился Морбан, знаменосец Девятой, превосходящий оптиона и по возрасту, и по званию. Его приземистая фигура заполнила дверной проем, пока он осматривался в поисках друга. Увидев Дубна, Морбан приветственно поднял руку, на ходу перехватил слугу, подтолкнул его к стойке, распорядившись: «Два пива, и на этот раз наполни до краев», прошагал через зал и плюхнулся на стул перед Дубном.

Вместе они представляли сердце и душу Девятой. Морбан, как знаменосец, ведал похоронной казной, которая обеспечивала каждому солдату достойные похороны, на службе или в отставке. Невысокий и мускулистый, некрасивый, облысевший, лет под сорок, из которых двадцать два прошли в когорте, Морбан был величайшим циником Девятой и яростным защитником ее репутации среди других центурий. Не один солдат неожиданно обнаруживал, что, пока его шея зажата толстым локтем Морбана, могучий знаменосец подвергает серьезным изменениям его физиономию.

— Дубн, олух ты здоровенный, рад снова тебя видеть. Однако могло быть и лучше. Целый день просидеть взаперти, разбираясь с записями похоронной казны, и обнаружить, что этот прыщавый мелкий грубиян ждет, когда я освобожусь… Откуда такая срочность? Я даже не успел заскочить

взглянуть на своего парня, который стоит в карауле. То есть я вовсе не возражаю пропустить пару кубков, но…

Подошедший слуга умудрился плеснуть пивом на тунику Морбана. Знаменосец ухватил его за ворот и притянул к себе так, что слуга согнулся в три погибели.

— Очень, ядрит твою, смешно. Это пиво — бесплатно, или тебе придется чистить мою тунику собственным языком.

Отставной солдат потопал прочь, тихо ругаясь себе под нос. Морбан подчеркнуто нахмурился ему вслед, а потом опрокинул себе в глотку едва ли не полкубка разом.

— Ладно, парень, в чем дело?

Дубн отпил из своего стакана, поставил его на стол и с минуту глядел на друга, прежде чем заговорить на родном языке.

— Ты разве не слышал?

— Чего не слышал? Я же говорю, провел весь день по колено в свитках и записях.

Дубн сделал еще глоток, оттягивая момент.

— Ты, Морбан, получил новых офицеров — оптиона и центуриона.

— Оптиона и центуриона? А кто оптион?

— Я.

Здоровенный знаменосец расцвел от радости, перегнулся через стол и шлепнул Дубна по плечу.

— Отлично! Лучшая новость за весь день. Неплохо для разнообразия иметь настоящего солдата, стоящего позади Девятой. — Неожиданно он скорчил хитрую гримасу. — И я так понимаю, что этот слабоумный Траян получил новое предписание?

Дубн зло улыбнулся и бросил на стол мешочек с деньгами.

— Солдат Траян объявил о своем стремлении сделать добровольное пожертвование в похоронную казну, в качестве возмещения за все те деньги, которые он тянул с пайков Девятой на пару с жирным кладовщиком Аннием. По правде говоря, наш новый центурион приказал мне взять Траяна в патруль за Вал и предложить ему выбор: раскошелиться или отвечать за последствия. Тот моментально выложил деньги. Даже жалко, я бы с удовольствием пощелкал его орешки…

Морбан осушил свой кубок и повелительно махнул надутому слуге.

— Ну что, Дубн, ты наш оптион, Траян вернулся в палатку… в которую, кстати?

— Во вторую.

— Вторая! Превосходно. Сейчас он наверняка уже скулит от боли… Ладно, оптион, завершай мой день и рассказывай, кто же наш новый центурион.

Дубн сделал хороший глоток, испытующе глядя на друга поверх кубка, потом поставил его пиво на стол и глубоко вздохнул.

— Это, Морбан, та самая часть, где мне нужна твоя помощь…

На следующее утро Дубн разбудил Марка еще до рассвета. От света маленькой лампы у кровати юноша заморгал.

— На рассвете ты докладываешь старшему центуриону, вместе с остальными офицерами. Вот рапорт для тебя.

Дубн следил, как Марк при слабом свете лампы умывается холодной водой из таза, а потом соскребает щетину острым ножом.

— Тебе не нужно сражаться с Антенохом. Я поговорю с ним… объясню, что это неразумно. Он быстро все поймет…

Движение ножа остановилось. Марк смотрел на друга, вскинув бровь.