Рапсодия гнева
Шрифт:
Круто! Особенно когда фотография на фоне ладного домика, окруженного лужайкой сочной травы, особенно когда черная «тойота» стоит у низенького зеленого заборчика. Рыжий сеттер, темные очки.
Спросила ли хоть одна из девочек, пытающихся выбраться из «грязного болота России», отчего же этот блистательный американец не подыщет себе подругу жизни поближе? Может, и спрашивали… Да только все кажется мелочью – авось пронесет, а хуже чем здесь, просто некуда.
Ой ли?
Саша же на эти вопросы ответы знал. Он знал, почему именно русские женщины пользуются повышенным спросом на рынке брачных услуг. Потому что американки не хотят рожать,
А наши не могут. По незнанию, по неопытности, привыкшие к человеческому обращению, а не к выживанию в стае волков. Эта надежда на человеческое обращение, на пусть крохотную, в большинстве случаев недоразвитую, но все же частицу гуманизма, присущую нашим душам, как раз больше всего подводит русских за границей. Наши тоже уже привыкли толкать оступившихся, научились за какие-то полсотни лет после Второй мировой войны, но даже самые подлые и беспринципные из них сохранили то, что называется совестью. И если есть хоть какая-то возможность не толкнуть в спину ближнего своего, то русский этого не сделает, а американец… даже не задумается об этом. Между собой еще как-то уживаются, хотя и друг друга поедом жрут, но чужаки для них вообще ценности не имеют. Низшие расы… Не американцы. Шваль.
И когда после родов, выкармливания, лечения детских болезней, бессонных ночей русскую мамашу вышвыривают из американского дома, она не может понять, почему же жизнь обошлась с ней настолько жестоко.
Это не жизнь, дорогуша. Это оружие. Его снаряды – беззаботность и безответственность, его стволы – огромные деньги. И бьет оно точно в цель, по всем нашим слабостям, и мы бы даже могли защититься, если бы знали, что по нас в буквальном смысле стреляют. Как в тире. С удовольствием и с улыбочкой, предвкушающей полный успех.
Но мы не знаем. Мы едим с их рук, мы сами рисуем на лбу мишени, мы ХОТИМ, чтоб по нас постреляли.
А если не захотим?
Вот на этот вопрос Саша ответа не знал. Но одно он знал твердо – больше мишенью он не будет. И по друзьям стрелять тоже не даст. Хватит. Поупражнялись.
8 ИЮНЯ. НОЧЬ
– Ни хрена я не выяснил! – зло сказал Фролов, вернувшись ночью на Лагерную.
Джек только усмехнулся, снимая наушники, а Саша скривился и уже спокойнее добавил:
– Узнал только то, что ты попросил – в миссии все одинокие. У многих есть дети, но в браке не состоит никто. Голубев, молодец мальчишка, узнал намного больше. В детской группе ведется четкая и конкретная работа по закреплению установки лояльности по отношению к американцам и Америке. Даже любви, если говорить точнее. Вываливают все лучшее, что у них есть, – игры, праздники, красивые книжки, музыку. Там вообще все пропитано любовью и взаимопониманием. Рай на земле, веришь?
– Остынь. – Джек достал сигарету и придвинул поближе к компьютеру ракушку-пепельницу. – Ты выяснил главное. Теперь у меня ясная и четкая картина…
– Ну так поделись! Конспиратор…
– А… Сейчас, погоди.
Пламя зажигалки вспыхнуло и погасло, в полумраке комнаты остался только огонек сигареты и ровный свет монитора. И дым. Сизый, трепещущий.
Саша помахал у лица ладонью.
– Короче
– Помню такую, помню… – сощурился от едкого дыма Саша. – Довольно молодая дурнушечка. Леди Сжатый Кулак.
– Чего? А… Необработанная?
– Точно. Непонятно только, какого же возраста у нее дите, если самой лет двадцать шесть – двадцать семь едва стукнуло…
– А там о дите и речи не было, у нее есть племянница, она с ней живет после смерти родителей.
– Так… – В голове Фролова до стройной картины было еще далеко, но какое-то подобие догадки уже забрезжило на горизонте. – Могу поспорить, что, кроме этой милой Милы и ее племяши, в их квартире никто не живет.
– Поспорь, поспорь, – ухмыльнулся в темноте Джек, с удовольствием выпуская струйку дыма. – Только не со мной. Не люблю я проигрывать споры. Они действительно стараются собрать всю живущую в квартире семейку под гостеприимную крышу миссии. Они всегда выбирают те семьи, где один взрослый, независимо от пола, и дети.
Он мерно раскачивался на табуретке, но Сашу это давно перестало раздражать – привык к таким безобидным причудам.
– Неограниченное влияние?
– Не так ты мыслишь! – Джек положил тлеющий окурок в пепельницу и поправил очки. – Не как американец. Они не задумываются о таких пошлых глупостях, как некое абстрактное влияние. Им во всем нужна простая и практическая выгода. Простая, поскольку на большее не хватает фантазии, а практическая потому, что мозги в другую сторону не работают. В принципе они достаточно легко предсказуемы.
– Ну так и предскажи, психолог, какого рожна им надо.
– За предсказаниями к гадалкам сходи. А я люблю точность. Помнишь, я говорил, что слышал фамилию Таниной мамы?
– Ну?
– Хе… Юсовцы шибко возмущались тем, что столь продвинутая тетушка никак не может привести в миссию собственную дочь. Сын уже год, как погряз во всем этом по уши, а Таня ни разу даже не показалась. Вот ее маму и песочили.
– Угрожали? – насторожился Фролов.
– Что-то вроде того… – Джек неопределенно сморщился. – В принципе да, угрожали, обещали выгнать из миссии, если не уладит этот вопрос. Мол, нельзя служить Богу, если не принять его всей плотью, а дети, как ни крути, это плоть и кровь. Так?
– Вполне логично для одноуровневых мозгов.
– У юсовцев как раз такие и есть. У них вообще башка работает в режиме последовательного интерфейса, я уже сто раз говорил. Больше одной мысли в мозгах не удерживается.
– Ладно, ладно! – Саша с нетерпением ждал продолжения. – Чем все это кончилось?
– А угадай с трех раз!
– Иди ты…
– Не кривись. Понимаешь, меня сильно удивило, отчего угроза исключения из миссии так сильно подействовала на Танину маму.
– Я могу пояснить. Слушатели на занятиях испытывают мощнейшие положительные эмоции, буквально прутся от счастья, веришь? Я там был, знаю. Самого даже слегонца прихватило. Для них оттуда вылететь – все равно что лишиться дозы наркотика.