Рапунцель
Шрифт:
Выбравшись из укрытия, они обнаружили полглотка воды, слегка замутненной от песка, который надуло на брезент в течение ночи. Кресс описала эту сомнительную находку Торну, и тот разочарованно нахмурился, но затем он пожал плечами.
– По крайней мере у нас еще полно воды со спутника.
Полно - это были последние две бутылки.
Кресс посмотрела на светлеющий горизонт. После марафона, занявшего почти всю ночь, они проспали не больше пары часов. Ноги болели так, что она боялась, что упадет и не поднимется, если попытается сделать еще хоть шаг.
– Как твои глаза?
– спросила она.
– Раньше мне говорили, что они просто дивные, но я предоставляю тебе решать самой.
Зардевшись от смущения, Кресс повернулась к нему. Торн скрестил руки на груди с легкомысленной улыбкой, но она чувствовала некоторое напряжение. Она понимала, что и беззаботность в его голосе была напускной. За его бесшабашным поведением скрывалась лежавшая на сердце тяжесть.
– Не могу с этим поспорить, - пробормотала она. Хотя ей тут же захотелось вползти назад под брезент и спрятать свое смущение, оно того стоило: улыбка Торна стала чуть более искренней.
Они собрали свою импровизированную палатку, выпили немного воды и перевязали полотенца на ногах Кресс. Ночная роса стремительно испарялась, и становилось все жарче. Прежде чем завязать котомку, Торн вытряс оттуда одну из простыней и велел Кресс накинуть ее на себя, как балахон, а потом расправил свою собственную простыню и смастерил для себя подобие накидки с капюшоном.
– У тебя голова покрыта?
– спросил он, водя ногой по песку в поисках металлической палки, служившей ему тростью. Кресс попыталась как можно лучше скопировать его накидку и ответила утвердительно.
– Прекрасно. Иначе ты скоро поджаришься, как бекон. А это поможет, по крайней мере, на некоторое время.
Кресс возилась с неудобной громоздкой простыней, одновременно пытаясь вести Торна вверх по дюне. Она совершенно не восстановилась, и ноги онемели от ходьбы. Все тело пульсировало от боли.
Они не прошли и четырех дюн, когда Кресс оступилась и рухнула на колени. Торн остановился и уперся пятками в песок, сохраняя равновесие.
– Кресс?
– Я в порядке, - ответила она, поднимаясь на ноги и стряхивая песок с коленей.
– Просто немного выдохлась. Я ведь не привыкла к подобным нагрузкам.
Руки Торна замерли в воздухе, словно он собирался помочь ей подняться, но Кресс заметила это слишком поздно.
Он медленно опустил руки.
– Ты можешь идти дальше?
– Да. Мне просто нужно войти в ритм.
– Она надеялась, что не врет и ее ноги не останутся на весь день такими же вареными макаронинами, как сейчас.
– Мы будем идти до тех пор, пока не станет слишком жарко. Потом передохнем. Мы ведь не хотим выложиться полностью, особенно под палящим солнцем.
Кресс двинулась вниз по склону дюны, подсчитывая шаги, чтобы как-то убить время.
Десять шагов.
Двадцать пять.
Пятьдесят.
Песок разогрелся и стал обжигать подошвы даже через слой
Воображение Кресс крутилось вокруг самых ее любимых фантазий: пытаясь отвлечься, она представляла себя то потерпевшей кораблекрушение пираткой второй эры, то атлеткой, готовящейся к марафону по жарким странам, то андроидом, лишенным чувства усталости, который мог переставлять ноги снова, и снова, и снова...
Но мечты становились все более и более зыбкими, их вытесняла реальность - болью, неудобством и жаждой.
Кресс стала надеяться, что Торн вот-вот разрешит сделать привал и передохнуть, но он молчал. Они продолжали ковылять дальше. Торн был прав насчет простыней: они спасали от укусов безжалостного солнца, а выделявшийся пот немного охлаждал кожу. Кресс продолжила считать шаги. Капли пота медленно стекали под коленями. Ужасаясь собственным мыслям, Кресс порадовалась про себя, что Торн не видит ее в таком состоянии.
Он тоже не был неуязвим для испытаний пустыни. Его лицо раскраснелось, волосы свалялись под капюшоном, а по щекам, покрытым щетиной, стекали пот и грязь.
Когда стало жарче, Торн подговорил Кресс допить воду, которую они открыли утром. С удовольствием сделав это, она запоздало поняла, что он сам не выпил ни капли. Ей все еще хотелось пить, но впереди был целый день, а оставалась всего одна бутылка. Хотя
Торн и сказал ей, что они не станут ограничивать себя, пока вода еще остается, она не станет просить добавки, если он сам не будет пить.
Она принялась напевать, чтобы скоротать время. Одну за другой она мурлыкала себе мод нос все любимые песни из своей коллекции, какие могла вспомнить. Знакомые мелодии хорошо отвлекали ее. На какое-то время идти стало легче.
– Вот эта красивая.
Она замолчала и только через несколько секунд поняла, что Торн имел в виду песню, которую она сейчас пела. Кресс не сразу вспомнила, как она называется.
– Спасибо, - нерешительно ответила она. Она никогда и ни перед кем ее не пела - и ее никогда не хвалили за это.
– Это популярная на Луне колыбельная. Я думала, что меня назвали в ее честь, пока не узнала, насколько распространено мое имя [2] .
Она пропела первую строчку:
2
прим.ред. Крессида (древнегреч.) – золотая
– В темном небе показался лунный диск золотой, солнце на закате провожаем песенкой простой...
Посмотрев на Торна, Кресс увидела, что на его губах играет улыбка.
– Мама пела тебе колыбельные?
– Нет, что ты! Если ты - пустышка, это становится понятно прямо с рождения. Мне было всего несколько дней, когда родители от меня отказались. Я совсем их не помню.
Улыбка исчезла с ее лица, а Торн надолго умолк.
– Думаю, тебе не стоит сейчас петь, - наконец произнес он.
– А то у тебя рот пересохнет.