Расческа для лысого
Шрифт:
Потом Батя выясняет, где Полина, они, оказывается, ей посадили маяк, хоть на что-то ума хватило, и уносятся по следам похитителей, а я лечу к своей девочке, молясь, чтоб ничего с ней не произошло. И, самое главное, чтоб она оставалась там, где сейчас. Потому что дурной девчонке в голову все что угодно придет! Какого, кстати, хера, она вообще в больнице делала? Неужели??? Нет, не думать, нихера не думать об этом!
Тут я приезжаю и наблюдаю свою длинноногую ведьму, скачущую на крыльце. Лица на ней нет, глазищи огромные, мордашка
Я выпрыгиваю из машины, и она несется ко мне. Подбегает, хватает за рубашку требовательно:
— Нашли? Полю нашли?
— Нашли. — Я вот вообще не в курсе, нашли, или нет, и в каком состоянии нашли, но похер. Я что угодно сейчас скажу, только чтоб она не смотрела на меня так, только чтоб успокоить, — Паша поехал за ней. Все хорошо будет, малех.
Тут не выдерживаю, прижимаю ее к себе, кайфуя от ощущения тонкого тела в своих руках. Она с готовностью утыкается мне заплаканным лицом в грудь, дрожит вся, всхлипывает.
А я только радуюсь, что она со мной, что с ней все хорошо. И теперь, что бы ни случилось, никуда я ее не отпущу. Я еще сильнее обхватываю ее, поднимаю на руки и несу к машине. И наплевать мне в этот момент на возможных наблюдателей, на то, что подумают, на все плевать. И в том числе, на Пашу с его женщиной. Вот такой я скот. Только о себе думаю. О своем. О том, что близко. А малеха моя — во мне. Ближе некуда.
Ну и, к тому же, я вполне уверен в том, что Носорог сейчас тупо растопчет всех, кто посмел тронуть принадлежащее ему. А потом развернется и еще долго и с удовольствием будет топтаться на трупах. Возможно, даже похрюкивая по-носорожьи при этом.
Так что про это беспокоиться смысла не вижу. А вот о моей девочке, о том, чтоб не волновалась, чтоб не мучилась, необходимо позаботиться.
Что я и собираюсь делать.
— Давай, малая, аккуратненько, два глоточка.
— Что это? — отталкивает бутылку.
— Это вода, малех, простая вода.
— Хорошо… А то мне нельзя ничего…
От этого прямого практически признания меня прошибает дрожью. Она сидит. Глядит в окно, глазки на мокром месте, губки сжимает. А я смотрю, не могу оторваться.
— Миша… С ней точно все хорошо будет?
Поворачивается ко мне, смотрит серьезно и строго. И вот тут я не могу обманывать.
— Малех, за ней поехал Носорог. Он закопает любого. И, скорее всего, уже закопал. Не волнуйся. Тебе же нельзя?
— Нельзя…
Она выдыхает, нервно сжимает пальцы.
И я не выдерживаю.
Наклоняюсь к ней и легко перетаскиваю себе на колени. Сажаю сверху. Она не сопротивляется. Смотрит серьезно. Носик припухший, губки дрожат.
Кукла прям. Красивая такая. О чем я думаю, мудак? Похер.
Я утыкаюсь лицом в ее грудь, мягко притягиваю, заставляю прижаться. Она опять не сопротивляется, дышит только со всхлипами.
— Малех… Лен… Прости меня, а? Я дурак… Прости… Я с самого начала знал. Что мой. Конечно, мой. Прости меня. Дурак
— Точно, что дурак… — она гладит меня по голове дрожащими пальчиками, — такой дурак… И я дура… Я боюсь… Миша, я так боюсь… А если они ее…
Она скулит тихо и жалобно, и я делаю то, что тянет сделать в этой ситуации.
— Иди сюда, малех, — сажаю боком на колени, обнимаю и укачиваю, как ребенка. Бормочу что-то утешительное, нежное. Она доверчиво кладет голову на плечо, вдыхает и выдыхает со всхлипом, тихо рассказывает, как испугалась, когда увидела, как Полину тащат к машине. А потом разозлилась, потому что решила, что это Носорог. А потом опять испугалась, когда поняла, что это не Носорог…
Я глажу ее по спине, по волосам, наклоняюсь и целую мокрые щеки и распухшие от слез губы. Не настаиваю, не наглею, хотя, сука, очень сильно хочется.
Я уже говорил, что я скот? Ну так вот, ничего нового, ага? Она переживает, она плачет, она ищет защиты и утешения. В ней мой ребенок.
А я ее хочу.
Когда звонит Паша, чтоб сообщить, что с Полиной все нормально, я даже жалею, что он так быстро разобрался. И что я так мало подержал свою малеху на руках.
Скот, да, я в курсе.
Но ничего. Еще чуть-чуть потерпеть. Немного совсем.
36. Ленка
— Черт… Я как дура.
Я смотрю на себя в зеркало, в полный рост. Пипец.
Длинное платье голубого цвета, с капюшоном и высокой талией, браслет змейкой до локтей, распущенные волосы с непонятной хренью типа обруча на голове… И живот. Большой такой. Наглый. Как и его житель. Как раз напинывает меня. Очень даже чувствительно. По мочевому нехило так прилетает.
— Лен, ты красотка, посмотри на себя, — сестра в своем репертуаре. Подходит, обнимает, смотрит… Глаза на мокром месте.
Я только кошусь недовольно. Ну конечно. Сама-то широкое платье нацепила, под ним практически и незаметно пуза. Да и какое у нее там пузо? Пузико. Маленькое, аккуратное. Я на ее фоне — лайнер, блин, тихоокеанский. Сейчас ко дну пойду, точно.
— Зачем вообще весь этот цирк? Нельзя было тихонько все сделать?
Я раздражена, впрочем, это привычное мое состояние, особенно в последние месяцы. Дядя Миша уже и не реагирует на постоянные вопли. Хотя, не удивлюсь, если тупо беруши носит. Вид всегда такой спокойный. Аж бесит.
— И вообще, зачем это все вот? На улице грязь, хрень какая-то… Я в платье… Ну нахера этот цирк?
— Лен, не ругайся, она все слышит.
— Ой, вот только ты не учи меня, а? И с чего взяла, что там «она»? Может, мальчик, узи же нихрена не показало?
— Девочка, точно девочка…
Я только рукой машу досадливо. Отворачиваюсь к зеркалу опять. Поправляю капюшон. Пипец. Просто полный и окончательный. Не пойду никуда. Никуда! Пусть сам на себе женится!
— Имена-то придумали уже?