Расчет пулей
Шрифт:
— У меня с ними была сейчас стычка, которую они, надеюсь, запомнят, — заключил он. — Но, по-моему, они не успокоились и попытаются еще кого-нибудь ограбить. Ладно… Позвоню.
Он положил трубку и вздохнул глубоко. Теперь можно было направляться в двухсотую квартиру.
— Как много вы запомнили, — искренне восхитилась Нина. — А я, честно говоря, подумала сначала, что вы главарь.
— Ну вот видите, — отозвался Турецкий, собираясь уходить, — ошибки бывают не только горькие, но и приятные.
На лице ее появилась
— Вы позвоните мне, когда уйдете от… друга.
— Я не знаю ни вашего телефона, ни даже вашего имени.
Она со смехом склонила голову.
— Поскольку я знаю теперь ваше имя, фамилию и даже должность, то представлюсь по всей форме. Нина Сергеевна Боярская. Для вас просто Нина. Вот моя визитка с телефонами.
Турецкий взял протянутый картонный квадратик, тисненный золотом.
— Так… домашний… служебный. О! Банк «Эрмитаж». Какое совпадение! А я сказал, что в квартире у вас пол блестит, как в Эрмитаже. Кем же вы там работаете?
— Оператором.
Решительность еще раз сверкнула в ее глазах.
— Я сейчас накрою стол по случаю моего спасения. И жду вас. Сколько вам надо для беседы с другом?
Турецкий развел руками:
— Не знаю, честно говоря. А потом… удобно ли?
— А вы об этом думали там, в роще? Ну вот и я не стану думать. А буду ждать столько, сколько необходимо.
— Ну хорошо, — пробормотал Александр Борисович. Сомнения не покидали его. — Что-то я слышал о вашем банке…
— Об этом поговорим, — успокоила она его. — Если вам будет интересно. Однако сомневаюсь. Дела там плохи…
— Ладно! — согласился он.
— Жду! — отозвалась Нина.
Встречу с Арсением нельзя было назвать легкой. И Саша Турецкий мысленно к ней готовился. Приходили на память картинки далекого детства и юности. Помнилось, как в классе у них появился высоченный парень, который быстро сделался признанным лидером. Сашу Турецкого он едва отличал среди других. И если их отношения можно было назвать дружбой, как хотелось Саше, то лишь в том, что в шутливых ребячьих свалках Арсений валил его с большей яростью. Благодаря своему росту, он прекрасно играл в баскетбол и, еще не закончив десятилетки, имел первый юношеский разряд. Саша безо всяких спортивных секций делал по утрам километровые пробежки, махал гантелями. И сделался высоким и сильным незаметно для себя. Помнился, однако, эпизод, когда прыгнувший на него по старой привычке Арсений вдруг оробел, и Саша без труда свалил его. Это была победа.
Почему-то считалось, что они дружат. И Саша в этой дружбе играл роль ведомого. Арсений как бы считал себя по привычке самым главным и сильным, хотя давно перестал быть таковым, но крепко держался за этот имидж. И все время давал Сашке понять: знай сверчок свой шесток. Хотя все чаще получал щелчки по носу от «младшего по чину». Их дружба-соперничество перешла в новое качество, когда Арсений окончил общевойсковое училище, стал пехотным
Афган поставил точку на его карьере. Вместе с орденом Мужества он получил тяжелейшее ранение в позвоночник.
Лечение стоило больших денег. А их не было. Да и не в деньгах заключалась суть. Если бы сказали, что за две тысячи Арсений будет чувствовать себя лучше, чем за одну, Турецкий был убежден, средства бы нашлись. Но врач, с которым Турецкий беседовал, прямо сказал, что никакой надежды нет, будет только хуже. Тут от медицины ничего не зависит. И в скором времени Арсений с костылей пересел на инвалидную коляску. И последние пять лет больше не вставал. Все это время его навещал только Турецкий. Но делал это все реже и реже.
Когда он приходил, глаза Арсения загорались лихорадочным блеском, точно он хотел сказать: «Я еще всем вам покажу!» В разговорах язвил, подсмеивался, и от этого встречи оставляли тяжкое впечатление.
Турецкий не был у него полгода, когда позвонила мать Арсения и сказала, что сыну стало плохо. Александр Борисович готовился к худшему, но то, что он увидел, потрясло его.
В коляске сидел огромный костистый скелет. Ноги были неподвижны, длинные клешнятые руки казались немощными. Только глаза на высохшем стянутом лице смотрели живо и лихорадочно.
— Что, брат? Не ожидал? — произнес Арсений испытующе, выдавливая из себя веселость. — Ну я вам еще покажу!
Мать Арсения суетилась изо всех сил, подавала чай с пирожными. Арсений не пил, только пригубливал. Жена давно бросила его. Была одна приходящая Мавра. Турецкий подозревал, что у нее было другое имя. Но Арсений с каким-то неистовым удовольствием называл всех приходящих женщин Маврами. И ведь находились! Мало ли их, бесправных и бездомных, на Руси? Испокон веку бабы мучились. А теперь стало таких еще больше.
К столу Мавра не вышла, и Арсений пренебрежительно махнул рукой:
— Пусть будет там.
Турецкий хотел спросить о здоровье, чем помочь.
Но Арсений перебил:
— А-а… ерунда. Организм сам должен справиться. Если бы афганская пуля чиркнула на миллиметр влево, мне бы совсем не жить. А если тогда бы не ранило, то погиб бы сейчас в Чечне. Вся моя рота полегла при штурме Урус-Мартана. Видишь, меня никто не навещает, потому что никого не осталось. А я живу и радуюсь. Расскажи лучше о себе. Все там же работаешь? В прокуратуре?
По его тону можно было понять, что прокуратура самое недостойное, гиблое место на земле, откуда следует бежать как можно скорее. И только по недомыслию своему отдельные недотепы продолжают оставаться там.
Турецкий пожал плечами.
— Ловишь преступников? — продолжал бодро Арсений. — Не надоело?
Турецкий вздохнул:
— А что делать?
— Ты бы хороших ловил! — ответил Арсений. — И выставлял бы их напоказ: вот, мол, смотрите и учитесь. Гораздо больше было бы пользы.