Расклад на любовь
Шрифт:
Поднялась с кровати и начала собираться. Пора знакомиться с новым режиссёром. Постараюсь ему понравиться.
Надела короткое платье с глубоким декольте, волосы собрала, чтоб открыть тонкую шею… Главное, чтобы у столичного режиссёра не было модной нынче ориентации.
Все собрались в главном зале – сидели дружно у самой сцены на первом ряду. Я посмотрела на коллег, удивляясь, что на знакомство пришел лишь актёрский состав. Даже по пути в зал я не встретила других сотрудников.
Подошла к ряду и села с краю рядом с Фаиной Семеновной.
– Добрый
Фаина наш старожил, в театре работает давно, все роли старушек исполняет. Причем, не побоюсь этого слова, гениально. Какая из нее получилась графиня из «Пиковой дамы»!
Да и сама она дама, конечно, импозантная. Любительница париков, чего она только на своей голове не носила, даже синие волосы в стиле Кетти Перри.
Сейчас у нее были длинные завитые светлые локоны. Все же блондинкой ей быть лучше всего.
– Добрый, Фаина Семеновна, – кивнула, – уже известно кто наш новый режиссёр?
Старушка придвинулась ко мне и на ухо ответила:
– Богомол Константинов.
Н-да, ничего хуже я себе вообразить не могла. Тот еще фрукт, известный не из-за своих постановок, а из-за скандальной свадьбы со столичной светской львицей. Интересно, какая нелёгкая его занесла в наш театр?
– И чего думаете? – аккуратно поинтересовалась я тоже тихо.
– Не поверишь, Лялечка, все мои мысли о нем исключительно в бранной форме. Ой, чувствую, и меня погонят на пенсию. Он же пришел, буквально ногой дверь в наш храм Мельпомены открыл и начал с репрессий.
– С каких?
– Уволил всех, кроме актёров.
Я нахмурилась. Значит, Маринка моя здесь больше не работает. Очень жаль. Безумно просто.
– Гонору у него много, говорят, – продолжила Фаина, – и идеи новаторские до абсурдного. Ждут нас, Ляля, большие перемены. И вряд ли наши сердца именно таких требовали.
– Звездец… – прошептала я.
Глава 4
Богомол Константинов появился пафосно. Грянула музыка, кулисы плавно раскрылись, и вышел он, окутанный туманом. Без дым-машины тут, конечно, не обошлось.
Музыка стихла, Богомол дошёл до края авансцены и по-клоунски улыбнулся. Да и он сам выглядел именно так, как будто перепутал театр с цирком: аляпистый пиджак, сидевший явно не по размеру, велик в плечах, а рукава короткие, под ним розовая блузка, да-да, не рубашка, уж больно женственный покрой, джинсы бирюзового оттенка, а на ногах разноцветные кеды. Я едва сдержала смех. Ничего нелепее я в своей жизни живьём не видела.
– Доброго дня, мои рабы искусства! – совсем не мужским, жутко писклявым голосом произнес он.
Мы с Фаиной переглянулись. Ох, не с того он начал, не с того…
– Я чрезмерно рад видеть вас, – продолжил он напыщенно, размахивая руками, при этом смотрел он не на нас, а на свет осветительного прибора, нисходящий на него, – надеюсь, и вы не менее рады лицезреть меня.
Богомол
– Полагаю, вы слышали уже, что всех других сотрудников я уволил. Пришел я не один, со своей командой, – после этих слов, как в их подтверждение, на сцену вышли люди в количестве семи человек. Они встали за спиной Богомола, у всех такие лица, будто мы им уже что-то должны. – Будем улучшать ваш театр вместе!
В зале воцарилась тишина. А сидевший на сцене столичный фрукт нахмурился, видимо, ожидая от нас аплодисментов.
– И у меня уже есть идеи, – он взмахнул рукой, она зависла в воздухе, и буквально через секунду в ней оказалась стопка белых бумаг, вложенных в руку режиссёра девушкой с розовыми дредами.
– Говорят, что все новое – это хорошо забытое старое. Но мы поступим совершенно противоположно, – он опустил руку с бумагами, быстро пробежался глазами по чему-то там написанному. – Смотрю, что у вас в прошлом сезоне самой посещаемой постановкой была «Собор Парижской богоматери». Ее мы поставим снова, но в более современной интерпретации, – заговорил он, а я едва слышно фыркнула. Не было у нас никогда такого. – Только представьте: будущее, планета порабощена инопланетной мощной цивилизацией…
Он все говорил и говорил… в основном такой жутчайший бред! Вот как там можно издеваться над произведением? Звездец, наиполнейший. И ведь все молчат…
– Горбун у нас будет наполовину киборгом, на нем ставили ужасные опыты. Он сбежал с космического корабля и спрятался в древнем, чудом сохранившимся соборе…
– А Джали будет роботом? – не выдержав, подала я голос.
Богомол нашел меня взглядом и, сдвинув густые брови, спросил:
– Кто это?
– Козочка.
– А в постановке была козочка?
– Была.
Богомол обернулся, посмотрев на девушку с дредами, та пожала плечами.
– Интересная идея, мы подумаем, – ответил он. – А еще мы изменил финал. Все останутся живы, инопланетная раса смилостивится, увидев такую любовь и самопожертвование, что воскресит героев…
– Но этот же трагедия! – вновь подала я голос. – Потеряется весь смысл произведения.
Богомол посмотрел на меня, сделав такое лицо, будто бы откуда-то плохо запахло.
– Мы подарим нашему зрителю новый смысл!
– Какой?
Столичный фрукт замер, даже не шевелился какое-то время.
– Ты кто? – вдруг спросил он у меня.
– Ляля Белая.
Он взял бумаги, искал там что-то, а потом произнес:
– Ты играла Эсмеральду? – я кивнула. – Поздравляю, ты ее больше не играешь.
Здесь нахмурилась я. Не то чтобы мне прям хотелось играть в такой версии спектакля, но… но Константинов просто погубит наш театр! Злость, обида и досада переполняли меня. Ну звездец же, хуже некуда. Инопланетяне, киборги, роботы… какая бредятина! Но почему наша труппа молчит и хавает эту ересь?