Раскол Церкви

Вебер Дэвид Марк

– Ваше величество - ваши величества - это гораздо более великодушно, чем осмеливались предполагать мой князь или я, - сказал Пайн-Холлоу, и, возможно, впервые в его жизни в качестве посланника или советника короны в его ответе не было даже следа дипломатической гиперболы.
– Честно говоря, мой князь боялся - и был готов столкнуться с вашим требованием о его заключении в тюрьму или даже казни. Конечно, он никогда не рассматривал возможность того, что вместо этого вы могли бы предложить объединить его Дом с вашим - с обоими вашими Домами.

– Я буду откровенна, милорд, - сказала Шарлиэн, впервые заговорив.
– Термины, которые только что описал вам король Кэйлеб, почти

полностью исходят из его предложений, а не из моих. Как и вы, я была поражена щедростью его предложений. Если бы я была на его месте, думаю, мне было бы гораздо труднее отреагировать таким образом после столь долгого и интенсивного периода враждебности. Тем не менее, по зрелом размышлении, считаю, что в данном случае он проявил столько же мудрости, сколько и великодушия. Хотя я бы никогда не зашла так далеко, чтобы сказать, что я верю, что совесть князя Нармана чиста, как свежевыпавший снег, скажу, как человек, который был вынужден против своей воли поддержать самого злейшего врага своего королевства в совершенно неоправданной войне против невинного друга, я хорошо и полностью осознаю, что не все происшедшее между Эмерэлдом и Чарисом было делом рук князя Нармана. В этом смысле, по крайней мере, мы все были жертвами храмовой четверки и коррупции, которая так осквернила Церковь. Как сказал мне Кэйлеб, когда мы обсуждали этот вопрос, нам давно пора обратить внимание на вызовы - и на великого врага, - которые у нас общие. Священное Писание учит, что примирение - это одна из благочестивых добродетелей. Очень хорошо. Давайте примиримся с князем Нарманом и с Эмерэлдом, а затем вместе пойдем вперед, чтобы встретить великую борьбу в нашей жизни.

– Ваше величество, - сказал Пайн-Холлоу с глубоким поклоном, - вижу, что отчеты о вашей мудрости, которые наши, по общему признанию, неуклюжие эмерэлдские шпионы, - он позволил себе криво улыбнуться, - сумели донести до нас в Эрейсторе, не смогли воздать вам должное. Как полномочный представитель моего князя, я принимаю ваши самые щедрые условия от его имени. Я также не опасаюсь, что он почувствует какое-либо искушение отвергнуть мое согласие.

– До тех пор, пока вы оба понимаете это, милорд, - снова вступил в разговор Кэйлеб. Пайн-Холлоу посмотрел на него, и взгляд короля был жестким.
– Во-первых, другого шанса не будет. Пока князь Нарман хранит верность нам, мы будем хранить верность ему. Но если он окажется неверным, в следующий раз не будет ни великодушия, ни милосердия.

– Понимаю, ваше величество, - тихо сказал Пайн-Холлоу.

– Тогда поймите этот второй пункт столь же ясно, милорд. Этими условиями, этим браком мы положим конец вражде между Домом Армак и Домом Бейц. Но при этом ваш князь - как королева Шарлиан и я - объявит свою личную войну - войну наших Домов, а не просто войну наших королевств - против храмовой четверки, совета викариев и самого великого викария. Пути назад не будет, граф Пайн-Холлоу. Это решение, это заявление - навсегда. Единственно возможный исход - победа или полное уничтожение, и я советую вам и вашему князю долго и упорно размышлять о природе смерти, которую великий инквизитор принес Эрейку Диннису. Это судьба, которая ожидает любого из врагов Храма, кто попадет в его власть.

– Я также понимаю это, ваше величество, - еще тише сказал Пайн-Холлоу, спокойно встретившись взглядом с Кэйлебом.
– Действительно, сам князь Нарман сказал мне почти то же самое. Я не буду притворяться, что был рад это услышать, или что мысль о том, чтобы поднять свою собственную руку, а тем более свой меч, против Матери-Церкви, не наполнила меня ужасом. Я сын Матери-Церкви, и все, чего я когда-либо хотел, - это быть верным ей. Но как может человек

с совестью быть верен тому, кто, как выразился мой князь, "проник в наше княжество, как наемный убийца, и приказал нам перерезать горло невинному человеку"?

– Правильный вопрос, милорд, - мягко сказала Шарлиэн.
– Увы, есть те, кто будет настаивать на том, что послушание Церкви Божьей требует от них согласия даже на подобные действия, когда им приказывают это делать люди, носящие оранжевое.

– Я был таким человеком, ваше величество, - признал Пайн-Холлоу.
– И в каком-то маленьком уголке моей души я хотел бы все еще оставаться таким. Моему сердцу не хватает этой уверенности. Но, как до боли ясно показал в письме архиепископ Мейкел, действительно существует различие между Самим Богом и архангелами, с одной стороны, и смертными, развращенными людьми, которые утверждают, что говорят от имени Бога, с другой. То, чем мы обязаны Богу, мы не обязаны тем, кто извращает все, чем Он является, чтобы служить своим собственным целям.

– Если это действительно мнение князя Нармана, а также ваше собственное, милорд, - сказал Кэйлеб, - тогда королева Шарлиэн и я будем тепло приветствовать его. Точно так же, - он внезапно улыбнулся, - я уверен, что храмовая четверка "тепло" примет всех нас, хотя, возможно, несколько по-другому, если у них когда-нибудь будет такая возможность!

II

Теллесбергский собор,

город Теллесберг,

королевство Чарис

Тропический солнечный свет лился сквозь витражи собора Теллесберг, падая на богато украшенные скульптуры и возвышающуюся мозаику с изображением архангелов Лэнгхорна и Бедар, которые расположились вверху над молящимися. Органная музыка наполняла огромный собор практически без перерыва с часу после рассвета, и великолепно обученные хоры, собранные со всего королевства Чарис, сменяли друг друга, возвышая свои голоса в гимнах хвалы, мольбы и благословения. Стены были украшены белыми цветами горного шиповника, который был традиционным свадебным цветком Чариса, и еще больше великолепных цветов лежало в святилище и вокруг него.

Большинство горных шиповников давали цветы разных оттенков глубокого, насыщенного красного, но соцветия белого шиповника в форме трубы могли похвастаться глубоким, почти кобальтово-синим цветом, переходящим в чистейший белый, окаймленный глубоким золотисто-желтым цветом на концах "раструба". Частью чарисийской брачной традиции было приношение родственниками и доброжелателями своих собственных букетов из шиповника, и переполненный собор был заполнен этими букетами, чей сладкий аромат перекрывал даже запах благовоний.

Король Кэйлеб и королева Шарлиэн посетили частную предрассветную мессу, прежде чем собор был открыт для публики. Теперь, шесть часов спустя, огромное сооружение было забито до отказа, и в воздухе, как дым, витала напряженная аура ожидания. Ожидающие поклонники представляли собой море блестящих тканей, драгоценных камней и украшений, но в эту богато текстурированную матрицу были вплетены и более простые нити. По давней традиции всякий раз, когда член королевской семьи женился, крестился или был похоронен, треть посадочных мест в соборе была зарезервирована для простолюдинов, прибывших первыми. Большинство "простолюдинов", которые воспользовались этой традицией, сами были, по крайней мере, умеренно богаты, но всегда находились те, кто не был таковым, и сегодня те, кто имел более скромный статус, казалось, были на подъеме.