Раскол во времени
Шрифт:
Я киваю и бормочу слова благодарности. И тут я понимаю, что все еще держу в руке свой мобильный телефон. Я опускаю взгляд и вижу, что мой информатор повесил трубку.
Сейчас ночь. Моя бабушка спит. Медсестра предупредила, что она может никогда не проснуться, и я не уверена, что это плохо. Я хочу больше времени, гораздо больше времени, но она так измучена и испытывает такую сильную боль, что крошечная часть меня надеется, что она не проснется, а еще более крошечная часть задается вопросом, ради нее это или ради меня.
Я сказала медсестре хосписа, что собираюсь
Я на Грассмаркет. Я помню, как мама рассказывала мне, что во время учебы в университете она подрабатывала волонтером в приюте для бездомных. Его давно нет, и теперь вдоль улицы выстроились пабы. Она слишком оживленная для пробежки, даже в этот час. После возгласов неудовольствия и увертывания от туристов, я нахожу более тихую улицу с маленькими причудливыми магазинчиками, которые давно закрыты на ночь.
Я пробегаю мимо «приманки для туристов» с нарисованной на витрине петлей палача, которая напоминает мне, что когда-то Грассмаркет была местом казней. Нэн брала меня с собой к «Тени виселицы», когда ее впервые представили, наверное, лет десять назад. Там есть старая мемориальная доска в память о некоторых казненных, а во время реконструкции город установил рядом темные булыжники в форме виселицы. Ни Нэн, ни я никогда не были приверженцами истории, но, когда речь заходит о чем-либо макабричном, мы тут как тут.
Пока я вспоминаю, где именно находится это место, я улавливаю какое-то движение. Я поворачиваюсь так резко, что мои кроссовки скрипят. Передо мной простирается пустая улица.
При очередном движении я поднимаю взгляд на флаг табачной лавки, беззаботно развевающийся на ночном ветру.
Я выполняю круговые вращения плечами и делаю растяжку, упираясь одной ногой в фасад магазина. Я вдыхаю запах недавнего дождя и слабый запах сигар. Когда я прислушиваюсь, то слышу только ветер, гуляющий по узкой улочке.
Я наедине со своим горем, сожалением, яростью и чувством вины и последнее из упомянутого исчезает, когда я осознаю, насколько сильно мне нужна была эта пробежка. Шанс довести себя до изнеможения, позволив слезам высохнуть на моем лице. Возможность ослабить бдительность и собраться с мыслями, а затем вернуться, чтобы встретиться лицом к лицу с ужасом смерти моей бабушки.
Закончив растяжку, я бросаю взгляд на улицу и продолжительный выдох — почти с шипением, когда проходит сквозь зубы — вырывается у меня из груди. Как здесь красиво. Безмятежная, тихая, буквально западающая в душу, завораживающая красота. Так хочется задержаться, но я получила, чего хотела — частицу уединения, да и пришло время возвращаться.
Я перехожу на бег, когда слышу вскрик женщины. Моя первая реакция — вообще никакой реакции. Хоть это место и кажется тихим, но оно достаточно оживленно. Этот игривый возглас только заставляет меня тосковать по мгновению, которое пока недоступно моему восприятию. Я
Никто на смертном одре никогда не жалел, что проводил мало времени в офисе.
От наставления Нэн, сделанного на прошлое Рождество, у меня побежали мурашки по спине. Конечно, она была права. Если бы что-то случилось со мной сегодня вечером — случайное падение или пьяный водитель, — сожалела бы я, о том, что не попала в отдел тяжких преступлений? Или сожалела бы о том, что прошло шесть чертовых месяцев с тех пор, как я ужинала с друзьями? Прошел год с тех пор, как я ходила на свидание, и даже это было больше похоже на перепихон, чем на романтический вечер.
Я могла бы поклясться, что первый возглас прозвучал игриво, как у женщины, застигнутой врасплох другом, но, когда он раздается снова, это уже сдавленный крик. Крик восторга? Женщина, собравшаяся хорошо провести вечер, немного навеселе, развлекается с друзьями…
Возможно, но я все равно напрягаюсь, пытаясь услышать что-нибудь еще, на всякий случай.
Приглушенный шепот. Шарканье обуви по булыжникам. Затем тишина.
Я поворачиваюсь в сторону звуков, а моя рука машинально тянется к кобуре, которой разумеется у меня нет. Виной тому пять лет патрульной службы, в которой предпочтение отдавалось долгим ночам и неспокойным районам.
Звуки доносились из узкого переулка впереди. Я ускоряю шаг, а пальцы буквально зудят от отсутствия ножа, который я обычно беру с собой, когда бегаю по вечерам дома.
Вместо этого мои пальцы сомкнулись на телефоне. Я вытаскиваю его, собираясь позвонить 911.
911? Не та страна. Какой здесь номер экстренной службы? Черт возьми, я должна его знать. Уверена, что мама, бабушка и даже папа вбивали его мне в голову, когда я была маленькой. 511? Нет, это информация о дорожном движении. 411? Это справочная.
Мой большой палец скользит по экрану, но взгляд устремлен вперед. Надо понять с чем я имею дело, а уже потом искать местный номер.
Сжимая телефон в одной руке, я приближаюсь к концу переулка. В случае чего-то экстренного я наберу 911 и буду молиться, чтобы звонок перенаправили в местную службу спасения. Хотя я не думаю, что мне это понадобится. Чем дальше я иду, тем больше убеждаюсь, что сейчас прерву интимную близость. Свидание женщины в какой-то момент привело ее в изумление, и она вскрикнула. Они дурачились, а потом шептались друг с другом, а затем наступила тишина, когда они устроились в уединенном месте.
Это не означало, что я поверну обратно. Мне приходилось разнимать пары в темных переулках, потому что то, что я слышала, не звучало как по обоюдному согласию. И в половине случаев я была права.
Я проскальзываю в нишу магазина. При первом признаке взаимной страсти я исчезну. Однако я ничего не слышу. Может быть, они двинулись дальше, в поисках более уединенного места…
Всхлипы.
Я прижимаю руку к стене и наклоняюсь вперед, насколько осмеливаюсь, мои глаза полузакрыты, когда я напрягаю слух, пытаясь хоть что-то услышать.