Расколотое королевство
Шрифт:
На мой вопросительный взгляд Бартвалд ответил:
— Это кость святого Игнатия.
Я понятия не имел ни об этом святом, ни о том, когда и где он жил, и потому послал одного из слуг за отцом Эрхембальдом, который, конечно, лучше разбирался в таких вопросах.
— Епископ Игнатий Антиохийский, — пробормотал он мне, когда реликвия из медальона была показана ему. С осторожным благоговением он вертел ее в руках, щурясь на мелкие буквы. — В детстве он был благословлен самим Христом, а потом замучен римским императором, который скормил его львам,
— Вы же не попросите меня расстаться с таким ценным имуществом? — вполне правдоподобно ужаснулся разносчик. — Святой Игнатий со мной повсюду, а я хожу по дорогам уже больше семи лет.
— Прости нас за грубость, — сказал я.
Он бы не позволил ни мне ни священнику рассматривать свою реликвию, если бы не имел намерения продать ее. К тому же я не видел на нем этого креста во время прошлогодних посещений и, несмотря на рассказ о фламандском купце, сделал вывод, что святой Игнатий совсем недавно попал ему в руки.
— Сколько?
— За него? Два фунта серебра.
— Целых два фунта? — переспросил я. Столько стоила отличная боевая лошадь, если не меньше. — Откуда мне знать, может, это простая овечья кость.
Бартвалд выглядел оскорбленным.
— Я когда-нибудь прежде обманывал вас, милорд?
Этот вопрос не требовал ответа, и мы оба это знали. Но я подумал, что до сих пор он был честен во всех отношениях, и потому, возможно, говорил правду и в этот раз. Я отвернулся, чтобы посоветоваться со священником.
— Танкред, — сказал Эрхембальд, стараясь говорить тихо, чтобы не выдать очевидного волнения, — эта древняя реликвия заключает в себе огромную силу. Я думаю, что этот святой разговаривал с самим Иисусом Христом. — Он перевел дух. — Наш друг не может знать, сколько в действительности стоит эта вещь.
Я постарался подавить смех.
— Держу пари, он точно знает, сколько это стоит.
Хотя если Бартвалд не соврал о происхождении косточки, то защита святого для владельца реликвии будет гораздо ценнее серебра.
Я развязал кошелек с монетами, который свисал с моего пояса.
— Даю полфунта, — сказал я купцу.
— Полфунта? Вы хотите пустить меня по миру, чтобы моя бедная жена и дети голодали!
— Помнится, при нашей последней встрече ты сказал, что твоя жена умерла.
Его щеки покраснели.
— Она выздоровела, — пробормотал он.
— Выздоровела?
— Благодаря Игнатию! — Он выглядел довольным, что так быстро придумал ответ. — Оказалось, что она впала в глубокий сон, вызванный ее тяжелым недугом. Все мы решили, что она умерла, но в день похорон она чудесным образом проснулась благодаря заступничеству блаженного святого.
Ясно было, что он лжет, но я затруднялся сказать, что в его сказке было ложью, а что правдой. Тем не менее я не мог не восхититься его крепкими нервами и находчивостью. Как всегда, я обнаружил, что он развлекает меня, даже когда пытается надуть.
— Две трети, —
Он колебался, что-то подсчитывая в уме, потом поднял руки вверх, показывая, что сдается.
— Две трети, — согласился он. — При условии, что получу сегодня в вашем зале постель, горячий ужин и кувшин эля.
Сделка казалась честной, и потому мы взвесили серебро сначала на его весах, а потом на тех, что хранились в доме священника, чтобы договориться о правильной мере. Наконец, косточка святого великомученика Игнатия перешла в мое владение. Если Бартвалд и получил меньше, чем надеялся, он не выглядел разочарованным. В тот вечер он дорвался до еды и пил столько, что едва мог устоять на ногах. Вместе с тем отец Эрхембальд был убежден, что мы выторговали хорошую цену, так что все были довольны и счастливы.
Вместе со своим товаром Бартвалд часто приносил новости со всех краев королевства, и как я смог убедиться, они были вполне достоверными. На следующее утро перед расставанием он поделился своими знаниями. Учитывая, сколько эля вчера вечером исчезло в его глотке, он казался несколько утомленным. Впрочем, его аппетит не пострадал, и глядя, как он совал в рот хлеб и сыр, можно было подумать, что бедняга ничего не ел несколько дней.
— Говорят, — сказал он между двумя глотками, — что Дикий Эдрик снова готовится выступить в поход.
Он многозначительно посмотрел на меня, словно ожидая, что я знаю всех Диких Эдриков наперечет, а затем сделал большой глоток из чашки с козьим молоком. На самом деле, я впервые слышал о человеке с таким именем.
— И кто это такой? — спросил я.
Бартвалд вскинулся и затрещал, как сорока.
— Вы никогда не слышали о нем? — Белые капли стекали по его подбородку и терялись в бороде. — Эдрик, которого они называют Se Wilda, Дикий?
— А должен?
— Он был одним их самых влиятельных английских танов, которые правили этими землями при старом короле. Очень грозный муж и очень мстительный, как мне говорили те, кто встречался с ним; я, слава Богу, не имел такого удовольствия. Три года назад он со своей армией поднял восстание против короля Гийома, возглавил людей здесь и даже в графствах к югу отсюда и вовсю кошмарил большую часть страны, пока не был разбит под Херефордом и изгнан.
Значит, это было в тысяча шестьдесят седьмом, на следующий год после нашей высадки. В то лето по всей стране полыхало множество мелкий восстаний, слишком много, чтобы помнить их все. Большинство из них были разгромлены почти сразу после начала, а их главари с соратниками преданы мечу. Их подавил Гийом ФитцОсборн, ближайший друг и советник короля, оставленный для управления королевством, когда сам король вернулся в Нормандию.
— Откуда идет этот Эдрик? — спросил я.
— Вдоль всего Вала. Говорят, что он объединился с валлийцами и принес совместные клятвы с братьями-королями Бледдином из Гвинета и Риваллоном из Поуиса. В последние три года о нем ничего не было слышно.