Расколотое королевство
Шрифт:
— Прежде всего нужно удалить стрелу, — сказал Эрхембальд. — Вот, возьмите это.
Как я понял, он обращался ко мне и держал в руке плоскую склянку чуть шире ладони, наполненную какой-то прозрачной жидкостью.
Нахмурившись, я взял непонятное снадобье.
— Что это?
— Настойка паслена и мака на спирту, — ответил он, а потом подошел к полке на стене и достал костяную иглу с длинной нитью. — Смешайте одну часть этого средства с тремя частями вина. Кувшин и чаша на столе. — Он посмотрел на Турольда. — Принеси мне из короба щипцы и круглую деревянную палку.
Я
— Что дальше? — спросил я.
— Теперь перемешайте, — ответил Эрхембальд. — Потом он должен будет это выпить. Если повезет, напиток облегчит боль. А ты, — он снова кивнул Турольду и вручил ему свернутую в комок ткань, — подойди и встань здесь. Когда я скажу, ты должен будешь нажать на рану, чтобы остановить кровь.
Взяв одну из лопаточек из короба священника, я перемешивал смесь, пока она не приобрела однородный цвет, а потом подошел к кровати. Я опустился на колени рядом с Эддой и одной рукой прижал его голову к подушке, а другой поднес чашу к губам. Сначала он сопротивлялся и не хотел пить, но я заметил стоящего за дверью Роберта, и позвал его на помощь. Вдвоем нам удалось удерживать голову англичанина неподвижно и зажать ему нос. Сначала Эдда стиснул зубы, но потом ему понадобился глоток воздуха, так что когда он чуть-чуть приоткрыл рот, я уже был тут как тут наготове с чашей. Я влил часть смеси ему в горло, он закашлялся, но я просунул край чаши ему между зубов и придерживал челюсть, пока он не проглотил все до капли. Он задыхался и бормотал что-то, что вполне могло быть оскорблением, но я не отступал. Наконец его голова откинулась на подушку.
— Принесите еще вина, — сказал Эрхембальд, ни к кому персонально не обращаясь и закатывая рукава рясы. — лучше крепкого. Оно нам еще понадобится.
— Я об этом позабочусь, — предложил Роберт.
— И отгоните зевак, — попросил его священник. — Мне нужен свет, чтобы видеть, что я делаю.
Я посмотрел в сторону двери и увидел лица Понса и Серло, а так же любопытные физиономии крестьян, вытягивающих шею в попытке разглядеть, что происходит в домике священника. Все вместе они загораживали солнечный свет.
Эрхембальд осмотрел наконечник стрелы.
— Похоже, тут нет бородки. Это облегчает нашу задачу. — Он повернулся ко мне. — Держите его, не давайте шевелиться. Иначе операция займет больше времени. Дайте ему эту палку, пусть держит в зубах.
Он указал на деревяшку, которую Понс принес и положил на пол позади меня. Она вся была покрыта неглубокими отметками, оставленными зубами прежних пациентов.
— Держи крепче, — сказал я англичанину, помещая палку у него между челюстей.
Я услышал, как снаружи Роберт кричит на толпу, разгоняя всех по домам, и внезапно яркий солнечный свет залил комнату.
Всем своим весом я навалился на плечи Эдды, прижимая его к кровати, и внезапно встретился с его глазами. Взгляд, полный стальной решимости, к которому я так привык, куда-то исчез: вместо него я видел
А потом началось. Сначала священник завел в рану две ложки с длинными ручками, которые он сомкнул вокруг наконечника, чтобы осторожно извлечь его. Эдда захрипел и стиснул зубами палку, но это была не самая трудная часть дела.
— Ткань, — сказал Эрхембальд, когда струйка свежей крови побежала по боку англичанина.
Пока Турольд в точности выполнял указание, священник вытащил наконечник, а затем осмотрел рану.
— Не вижу внутри осколков дерева и стали.
Он решительно взял из короба стальное шило, и я увидел, как Эдда закатил глаза. Эрхембальд сказал Турольду:
— Возьми эти щипцы. Когда я скажу, ты будешь стягивать ими плоть по обе стороны раны, пока я делаю отверстия. Держи крепко и не отпускай, пока я не прикажу. — Он повернулся ко мне. — Вы готовы? Он будет сопротивляться, но мне нужно, чтобы он не двигался.
— Я готов.
Пока Турольд щипцами стягивал края раны, священник протыкал шилом кожу и делал отверстия, через которые потом протягивал льняную нить. Постепенно оба края раны соединялись вместе. Я видел, как это делали и раньше, но никогда так ловко и быстро.
Конечно, Эрхембальд оказался мастером своего дела, но Эдде от этого было не легче. Он не переставал вопить в течении всей операции. Он кричал сквозь стиснутые зубы, так отчаянно кусая дерево, что оно должно было вот-вот треснуть у него во рту; все его тело сотрясалось от боли. Его крики, наполнявшие воздух, были такими громкими, что Эрхембальду, когда он приказывал Турольду крепче сжать щипцы, в свою очередь тоже приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Но я продолжал наваливаться на плечи конюха всем своим весом, не давая ему возможности вырваться. Я не желал причинять ему боль, но знал, что если мы не зашьем рану, его страдания только усугубятся.
Роберт вернулся с двумя бурдюками, когда священник заканчивал шить, да в них уже и не было необходимости, потому что Эдда потерял сознание. Это значило, что Эрхембальд теперь мог без помех закончить свое дело, а я получил возможность отдохнуть. И все же я до самого конца оставался около постели англичанина на случай, если он придет в себя. Но он лежал спокойно, и когда наконец священник убрал свою иглу и завязал последний шов, Эдда мирно спал, а его грудь равномерно вздымалась и опускалась.
— Дело сделано, — сказал отец Эрхембальд.
Когда он встал, вытирая руки испачканной кровью тканью, его лоб блестел от пота. Следы крови запятнали его пальцы и руки до самых локтей, а края подвернутых рукавов окрасились в темный малиновый цвет.
Не говоря ни слова, он вышел за порог, а я последовал за ним к ручью, который бежал рядом с аптечным огородом за его домом. Солнце уже висело низко над холмами, и я удивился теплу, разлитому вокруг: в хижине было прохладно, хотя до сих пор я и не замечал этого. На нас набросились мухи, привлеченные запахом свежей крови, и мне приходилось отгонять их от лица.