Расколотое небо
Шрифт:
Форсаж включился сразу, и Геннадий почувствовал сильный толчок в спину — начала расти скорость. Потянул ручку управления на себя, оказался над Севериным и по-ястребиному кинулся вниз, чтобы с близкой дистанции сразить цель.
В овальном отражателе прицела отчетливо виднелся силуэт самолета Северина. Васеев начал доворачивать истребитель, но Северин опередил его — он только и ждал этого момента. Его машина ринулась в набор высоты; ввинчиваясь в голубизну, она шла все выше и выше, забираясь, казалось, к самому солнцу, чтобы там, в его ярких и ослепительных лучах, скрыться от настырного ведомого.
Северин не ждал легкой победы в этом бою: Васеев не первогодок, и потому старался держаться подальше, выжидая той
Но сколько Северин ни вертел головой, сколько ни шарил глазами по всей задней полусфере, он так ничего и не увидел. Да и увидеть не мог. Васеев разгадал замысел замполита и тут же отошел в сторону. Не теряя из виду «противника», пошел вверх, чтобы там, на вершине, когда замполит начнет разворот, нажать гашетки кинопулемета.
Не зря крутил головой Северин. Не зря — хоть и шея болит, будто полопались мышцы. Он все-таки увидел подкравшегося со стороны Васеева и тут же ввел машину в крутой вираж. Васеев не пошел за ним. «Молодец», — подумал Северин и выполнил переворот.
Опрокинувшись на крыло, Васеев подтягивал ручку ближе к груди, увеличивал перегрузку до предельной. Почувствовал, как противоперегрузочный костюм сдавил икры ног, железным обручем обхватил живот; сцепил зубы, удержал машину на той же высоте, что и Северин, закручивая фигуру на спирали и надеясь, что точка прицеливания вот-вот будет наложена на кабину ведущего.
От огромной перегрузки перед глазами замельтешили белые мухи, все вокруг постепенно застилала темная пелена. Казалось, от напряжения лопнет сердце. Геннадий наклонил голову к приборной доске и, изменив положение тела, увидел самолет Северина под прицельной меткой. Дал длинную, сколько смогли выдержать онемевшие пальцы, очередь и уменьшил перегрузку. Капроновые мешки противоперегрузочного костюма спали, в ногах появилось легкое приятное покалывание — знакомые с детства ощущения, когда, «отсидев ногу», чувствуешь, как в нее вонзаются тысячи иголок. Затем накренил истребитель, посмотрел на выходящий в горизонтальный полет самолет ведущего, Он был доволен и, выжидая, пока Северин начнет бой на вертикали, улыбался, словно видел, как замполит недовольно сводит брови — Северин сводил брови каждый раз, если что-то не удавалось или кто-то омрачил его плохой вестью.
Не знал Геннадий, что Северин мог выйти из-под атаки, но не вышел, а дал возможность капитану ударить по нему очередью из кинопулемета — уж больно ловко он держался на вираже с предельным креном. Какой-то особый у него вираж на самом что ни на есть пределе машины и человека. Пусть порадуется, с другими летчиками поделится своим, не таким еще богатым опытом. Пусть. Хватка у него есть. Растет не по дням, а по часам, раньше своих сверстников первый класс получил. Летному делу учится настойчиво. А насчет того, чтобы не зазнавался, так это проще простого — на вертикали долго не продержится, тут его снять можно — ну, если не первой, то второй атакой обязательно.
— Пошли на вертикаль!
— Понял!
Голос Васеева показался Северину глуховатым, спекшимся. Видно, устал на вираже с предельной перегрузкой. Ничего. Полетает побольше — закалится.
Машины опрокинулись на спину, провалились к земле. Северин увеличил скорость и посмотрел в зеркало — сзади на большом удалении виднелась точка; она на глазах росла, приближалась,
Дышать стало тяжелее. Северин подумал о Васееве; там, внизу, на изломе гигантской петли, ему еще горше. И отпустил ручку. В зеркале самолет ведомого еще не появлялся. Отстал, значит, запоздал закрутить машину на вертикаль, а теперь нелегко: пока создашь угол кабрирования да пока отыщешь цель, время-то и упустишь. Вяловато начал Васеев. Растянуто. После полета напомнить надо.
Самолет напарника появился в зеркале неожиданно. Северин его еще не ждал, но, как только увидел, тут же перевел машину в боевой разворот, да такой, что с плоскостей сорвались белесые струи поджатого воздуха. Этот маневр он выполнил так четко и умело, что Васеев, не сумев мгновенно закрутить траекторию полета, оторвался и остался в стороне — больше он ничего сделать не мог. Северин довернул машину в его сторону и в тот самый момент, когда самолет Васеева на мгновение повис в центре отражателя прицела, хотел было нажать кнопку кинопулемета, но ведомый резким маневром выскочил из-под удара и, блеснув в солнечных лучах полированными консолями крыльев, вошел в пикирование. Северин удивленно сдвинул брови и, удерживаясь в хвосте машины Васеева, перевел самолет в кругов пике. «Как вышел из-под огня! Ну, право, мастерски! Молодец!»
Машины то стремительно неслись к земле, то, уткнувшись острыми носами в васильковое небо, надолго скрывались из глаз, унося с собой грохот работающих на максимальных оборотах турбин.
3
Горегляд следил за парой замполита, восхищенно покачивая головой. Командира радовал тактический рисунок боя этой пары. И ведущий, и ведомый не копировали поднадоевшие приемы, не ждали очередной фигуры — оба постоянно использовали те самые оттенки боя, которые на первый взгляд даже не заметны. На каком-то участке петли отходили от траектории в сторону, сорвав атаку прицелившегося «противника», на другом — внезапно уменьшали скорость в самом начале виража, и «противник», не успев среагировать, выскакивал вперед, подставляя себя под огонь бортового оружия.
Летевший по кругу молодой летчик Донцов запросил по радио посадку. Горегляд ответил недовольным скрипучим голосом — чего, мол, мешаешь любоваться боем; потом повернулся к планирующему на посадку самолету и проследил за ним, пока тот не выпустил на пробеге тормозной парашют. Донцов сел с высокого выравнивания, с «плюхом». Горегляд раздосадованно проворчал:
— Трояк с двумя хвостами за посадку! Садится — как коза на крышу мостится!
Успокаивался медленно; фамилию летчика записал в журнал нарушений. Завтра на разборе полетов надо будет подсказать пилоту или его командиру, а может, и на спарке провести по кругу. Пусть посмотрит, примерится к аэродрому, получше приноровится к расчету.
Глядишь, и схватит профиль посадки. Главное — не упустить вот сейчас…
— Ноль третий! Заканчивайте и поближе к аэродрому. Ниже тысячи метров не снижаться, — напомнил Горегляд замполиту, положил микрофон на стол и посмотрел вверх. Серебристая вязь инверсий затейливыми узорами перекинулась через всю синь неба, словно невидимый художник размашисто нанес замысловатые широкие мазки, среди которых мельтешили две яркие точки истребителей. Как раз вовремя — вся молодежь на земле. Пусть посмотрят настоящий бой, а то в училище ведь как учат — потише и повыше. Теперь надо дальше шагать, храбрости набираться. Хороший летчик быстро не рождается. Его растить надо…