Расколотые легионы
Шрифт:
– Ты подписываешься своим именем? – спросил Мехоза. – Почему?
– Потому что расколотый легион уцелевших не внушает страха, – ответил Шадрак. – А теперь мы называем имя, которого будут бояться. После каждого нанесенного удара, после каждой проведенной вылазки, мы станем писать кровью мое имя, пока оно не посеет ужас в самой глубине их душ. Сынам Гора не сравниться с оскорбленными сынами Медузы.
Горан Горгонсон очистил рваную рану на обрубке и приступил к восстановлению. Потолочные вентиляторы
– Тебе больно? – поинтересовался Горан.
– Совсем нет, – сказал Медузон.
Апотекарий показал ему новый бионический протез, который собирался пересадить.
– Усовершенствованная модель. Сильнее, более функциональная. Надеюсь, на этот раз ты дашь ей прижиться.
– Ничего не обещаю, – ответил Шадрак.
Собираясь иссечь осколки костей, Горгонсон включил хирургический лазер. Он уже смешал состав, при помощи которого придаст обломанным краям необходимую форму и подготовит их для присоединения импланта.
– Как тебя звали? – спросил Горан во время работы.
– Что?
– Какая фамилия была у тебя при рождении, земной брат? Тогда, раньше. Прежде, чем ты стал Медузоном, прежде, чем из нас с тобой сделали Терранских Буреносцев.
– Смит, – произнес Шадрак.
– Смит?
– Если я правильно помню, Горан, ты из Солус Стеллакс. В Старой Альбии, где я вырос, Смит – более чем распространенная фамилия.
– Но ты понимаешь её смысл? «Тот, кто обрабатывает железо»? «Умелец в кузне»?
– Похоже, скоро я превращусь в один большой символ.
– Сегодня ты отковал нечто могучее, Шадрак.
– Завтра я выкую кое-что получше, брат-апотекарий, – ответил Медузон, – как и послезавтра, и что-то ещё лучшее – на следующий день. Дай мне новую руку, Горгонсон. Сделай меня целым, и дай мне такую руку, чтобы однажды я смог сдавить глотку Гору Луперкалю и не отпускать, пока не угаснет весь его поганый свет.
Закончив восстановление, Горан оставил Шадрака одного. Рука Медузона была притянута бинтами к груди.
Новый военачальник поднялся с хирургической каталки и подошел к одному из иллюминаторов с толстыми линзами.
Он посмотрел наружу и увидел только бесконечную черноту.
Шадрак знал, что где-то там, в её всеобъемлющих объятиях, потерянные и разбросанные во тьме, ждут живые души. Воины, с которыми он будет пытаться воссоединиться до тех пор, пока смерть не заберет его.
И там же, намного более черные, чем бездна, ждут предательские души тех, кого он постарается уничтожить.
Дэвид Аннандейл
АРКАН
– Ты дефектен, – произнес лорд-коммандер Аристон.
Теотормон не ответил. «Да и что он может сказать?», – подумал Аристон. Когда истина очевидна? Капитан ударного крейсера Детей Императора «Тармас» стоял в личных покоях Аристона на
Аристон понимал, как иронично звучат его слова. Изъяны окружали их со всех сторон. Ирония была умышленной. Дарила удовольствие. Но в тоже время она была фальшива, ибо Теотормон заслужил упрек.
Когда-то гобелены, покрывавшие стены, были восхитительны в своей безупречности. Они образовывали серию «Дань Европы». Многовековые полотна показывали рождение Детей Императора: знать Европы, поставленная на колени Громовыми воинами Императора в Объединительных войнах Терры, передавала своих детей на службу Императору. Серия переходила со сцены справедливого разгрома к величественной зрелищу присяги на верность и завершалась картиной, на которой первые воины Третьего легиона маршировали под знаменами палатинской аквилы.
Такими они были раньше. Теперь же их покрывали перекрестные разрезы, старательно выполненные ножом. К мраморной стене за тканью были приколочены тела летописцев, которые не приняли великое прозрение, снизошедшее на легион. Их плоть рассекли вместе с гобеленами, и ткань покрылась красными пятнами. Искусство врага истекло кровью и умерло. Разрушение совершенства принесло с собой большее совершенство.
Но разве этого могло быть достаточно? Привычная, конечная безупречность зверства не несла в себе того величия, в котором он нуждался. Кровь высохла и почернела. Страдание закончилось.
Но кровь не должна останавливаться. Крики не должны умолкать. Враг, который отверг истину, открывшуюся Фулгриму, не должен знать ничего, кроме боли и еще большей боли.
Так будет лучше. Так будет ближе к настоящему совершенству.
Изъяны Теотормона же были скучными и непростительными изъянами слабака. Его плоть и броню изуродовал он сам, но кораблю шрамы нанес другой.
– Итог столкновения в системе Гармартии таков, – сказал Аристон. – Боевая баржа «Каллидора» уничтожена, как и ее сопровождение: «Бесконечное великолепие» и «Золотая середина». А когда целый флот ответил на крик о помощи, мы не только потеряли еще два корабля и повредили «Тармас» из-за мин, но и позволили врагу сбежать. Напомни, капитан, что это за враг?
– Железные Руки.
– Железные Руки. – Аристон помолчал, делая вид, что обращается к памяти. – Мне думалось, что мы разбили их на Исстване. Возможно, я ошибался. Судя по причиненному нам урону, они, должно быть, сумели собрать несколько эскадр.
Опять тишина. С ней пришли отдаленные крики пытаемых. На «Уртоне» губительное изучение плоти не прекращалось никогда. Им столькому предстояло научиться, столько испытать. Величайший экстаз боли манил из-за самой границы познания. Крики стали частью воздуха на корабле. Они усиливались и ослабевали в одном ритме с дыханием, с биением сердец. Они были звуками новой души Детей Императора.