Расколовшаяся Луна
Шрифт:
– Хорошо. Ты заснула слишком быстро. Почему, я не знаю. Ты не услышала, как я сказал тебе, что тебе нельзя выбирать одно из своих ранних воспоминаний, но именно это ты и сделала. Именно это.
Я хотела обвинить его в том, что он лгал, что это было ничем, кроме как дешёвым оправданием, но что-то во мне верило ему. Я действительно быстро уснула. Я даже не слышала, как бушует море.
– И потом ты была ослаблена, прежде чем это закончилось. Всё вышло из-под контроля, ты скользнула в мои воспоминания. Эли, если бы у меня была душа, я бы сразу же отдал её тебе, чтобы всё исправить, потому что я должен был бы знать, что такое может случиться. В конце концов,
Снова во мне что-то сломалось, и ледяная вода поднялась до моего горла. Я испугалась, но ещё не хотела поднимать руку. Может, я и не могла это сделать.
– Эти воспоминания...
– Колин прочистил горло.
– Ты только что сформулировала все очень точно, и ты сама так чувствовала. Я уродливый, потому что пробуждаю ненависть. Я другой. Ты знаешь, почему я ношу эти вещи и кольца, но ты об этом забыла, больше не могла этого чувствовать, потому что не хочешь чувствовать.
Я смотрела мимо него, застывшая и неподвижная. Часть меня хотела извиниться перед ним, умолять его о прощении за то, что я сказала. Но другая часть наслаждалась тем, что была такой жестокой и подлой по отношению к нему. К нему и, следовательно, так же к самой себе.
– Расскажи мне, что случилось. Что я увидела?
– спросила я беззвучно, хотя я уже догадывалась об этом. Мои руки соскользнули с моей груди и опустились на простыню.
– Я хотел подать заявку на новые документы, как это часто было, с поддельным паспортом, чтобы можно было на какое-то время остаться в Германии. Ты же знаешь, у меня слабость к немецким лесным угодьям. Но я сразу вызвал у них подозрение, и вместо того, чтобы снова отпустить меня, они стали меня допрашивать, нашли несоответствия, подозрительные моменты. Я подходил по их схеме, понимаешь? Я был другим. К этому ещё тёмные глаза, мой нос ... Я дал им целый ряд причин.
Колин сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и вдруг я поняла, что ему было также сложно рассказывать об этом, как мне - слушать. Туман в моей голове рассеивался с каждым словом, а замёрзшее море внутри меня начало двигаться, как бы я не хотела держать его в плену под панцирем.
– Зачем тебе вообще нужно было подавать заявку на документы? Тебе ведь они вовсе не нужны, ты можешь существовать и без них, не так ли?
На один момент Колин отвернулся от меня.
– Моя старая ошибка, - сказал он, наконец.
– Я хотел быть настолько человеком, как только возможно, даже, может быть, отправиться на войну - на какой стороне, мне было всё равно. По крайней мере, я бы был в безопасности на фронте. Никаких женщин, никакой Тессы. Может быть, моя хладнокровность чего бы то там стоила. Может быть, меня бы за это ценили.
– О Боже, Колин ...
– Пойти на войну, чтобы тебя воспринимали как человека, всё равно на какой стороне? Разве чтобы быть человеком, нужно убивать других существ?
– Я знаю. Это было глупо. И произошло то, что должно было произойти: я попал под подозрение, и они доставили меня в один из своих лагерей, где я сначала должен был работать, а потом умереть. Я не распознал серьёзность ситуации, подумал, что смогу убежать, когда только захочу, как только представиться такая возможность - ночью, когда у меня больше всего силы. Но весь страх и ужас, плохие сны вокруг меня, заставили меня сразу же голодать. А я не хотел похищать сны у тех людей, у которых они ещё были, потому что это было единственное, что у них ещё осталось, а ко снам надзирателей я чувствовал отвращение. Кроме этого, существовали только страх и смерть. После только нескольких дней я был настолько же
Я почти больше не могла контролировать тошноту в горле, но моя рука оставалась лежать рядом со мной на простыне. Я не подняла её.
– В какой-то момент они начали отравлять газом. Ты знаешь, что они говорили: вам нужно искупаться под душем, помыться. Потом из насадок выходил газ. Только я выжил. Конечно, я притворился мёртвым, но ...
– Я знаю это, - прошептала я.
– Я это видела. Я была поймана в тебе. Я была тобой.
Мы молчали, в то время как снаружи журчала вода. Потоп пришёл. Я с удовольствием закрыла бы окно, но я была не в состоянии двигаться. Колин сделал это за меня, хотя он ненавидел быть запертым. В эти тихие минуты может быть больше, чем когда либо.
– Они ставили надо мной эксперименты, когда поняли, что газ не может мне навредить, но и эксперименты ...
Колин был не в состоянии рассказать до конца. Но это было и не нужно. Я уже тогда в школе не могла понять, и я всё ещё этого не понимала. Я верила, да, и я знала, но я не понимала этого. Медицинские эксперименты были частью всего этого. В конце концов, речь шла о том, чтобы вывести и искоренить. Массовое убийство было только средством для достижения цели.
– Как тебе удалось снова выбраться?
– спросила я, после того, как заставила рвоту вернуться назад в мой пустой желудок. Горький привкус остался на языке.
– Тесса. Она освободила меня. Однажды ночью она вытащила меня из кучи трупов и сбежала со мной, перепрыгнув через забор.
– Колин отвернулся и спрятал лицо в своих руках. Дрожь пробежала через его обычно такое хорошо контролируемое тело. Ему было стыдно.
– Я был ей благодарен. И я себя за это презираю, потому что не будь её, этого никогда бы не случилось. Не будь её, я бы, вероятно, никогда не покинул бы свою родину. Не будь её, твоя душа была бы сейчас всё ещё невредимой.
– Моя душа никогда не была невредимой, Колин, - сказала я, и ледяная вода затопила меня, сдавила моё горло и прорвалась через мои глаза. Сбитая с толку, я подняла мои пальцы и положила на мокрые щёки, пока не поняла, что я плачу.
– О небо, Эли ... Я уже думал, ты этого больше не можешь ...
– Колин всё ещё не касался меня, и я была рада этому, потому что я отбивалась бы от него, но мне нужно было плакать, чтобы можно было дышать дальше, и я позволила ему взять мои слёзы и поймать их. Они принесли нам тепло.
– Знаешь, что в средневековье многие женщины были сожжены, как ведьмы, потому что они не плакали?
– Я вопросительно посмотрела на Колина и покачала головой. Нет, я этого не знала.
– Сегодня думают, что у них была депрессия, поэтому они не могли плакать. И это казалось людям жутким. Но когда вы очень грустные или травмированные, тогда ...
– ... тогда мы больше не плачем, - задыхаясь, закончила я его мысль. Это было то, что я видела в глазах Марко у доктора Занд. Это были глаза, которые больше не плакали. Колин немного от меня отодвинулся.
– Ты ещё принимаешь таблетки, Эли? Послушал ли твой брат меня и перестал давать их тебе?
Я в недоумение посмотрела на него. Колин посоветовал это Паулю?
– Мне очень жаль, в первый момент было лучше всего дать тебе сильные медикаменты, а снотворное ведь предотвращает сны. Но принимать их долго опасно. Ты это знаешь, не так ли?
– Ещё никогда не имело смысла что-то скрывать от Колина. Я сунула руку под подушку и бросила ему упаковку с таблетками. Он выдавил одну и понюхал её. Слабая улыбка прогнала суровость с его лица.