Раскрытие тайны

Загородный Николай Григорьевич

4. Анонимное письмо

Из арендованного у железнодорожников барака к тому времени вышла уже не одна пара сапог. Теперь сюда зачастили машины с той же курской сажей, с каучуком и бумажными мешками, наполненными серой, препаратами цинка, банками с вазелином и лаками, а уходили с готовой продукцией, плотно затянутой при любой погоде брезентами. Дела, по-видимому, шли успешно. Старый барак стал тесноват. Рядом с ним плотники сооружали еще одно помещение.

В один из тех дней, когда компаньоны решительно расширяли свое предприятие, к начальнику отдела по борьбе с

расхитителями социалистической собственности полковнику Матвеенко принесли письмо в белом конверте. Оно не имело ни обратного адреса, ни подписи автора. Матвеенко только вернулся после тяжелой ночной операции, чувствовал себя разбитым и собирался немедленно ехать отдыхать.

«Посмотрю вечером», — решил он, взглянув на конверт, и поднялся из-за стола. Но руки сами, казалось, уже сделали свое дело. Конверт был вскрыт. В нем оказался мелко исписанный листок из школьной тетради в линейку и три сторублевых бумажки. Матвеенко с любопытством смотрел то на деньги, то на письмо. За свою многолетнюю практику он не раз получал анонимные письма самого различного содержания, а вот чтобы поступали анонимные деньги, — такого еще не было.

— Посмотрим, что всё это значит, — сказал Матвеенко и заглянул в листок.

«Дорогие товарищи, не знаю к кому попадет мое письмо, но наверное в правильные руки, — говорилось в письме. — Вы можете удивиться — что это за деньги? А именно они и заставили меня обратиться к вам. Деньги эти принес мне вчера начальник нашего цеха резиновой обуви и сказал, что 300 рублей — премия за хорошую работу. — «Какая премия, а где приказ?» спросил я. — «Дурак, какой тебе еще нужен приказ, раз сам начальник вручает. Дают — бери».

Деньги он оставил на верстаке и ушел. Я долго не мог положить их в карман. Потом решил — лучше всего отправить их к вам. Скажу вам еще, что у нас тут часто раздают деньги и делают еще много другого непонятного. Поэтому приезжайте к нам. Наш цех находится далеко — около железнодорожной станции Сортировка, в деревянном бараке. Его издали увидите по саже…»

Матвеенко еще раз перечел письмо и почувствовал себя вдруг так, точно окунулся в прозрачный чистый источник. Заложив руки за спину, он медленно заходил по кабинету.

«Какая хорошая душа — автор этого письма, только почему он сам не приехал? Побоялся?»

Матвеенко вызвал майора Саенко.

— Никита Иванович, что это за предприятие — цех резиновой обуви? — спросил он, когда в кабинете появился высокий светловолосый майор. — Да вы садитесь, не стойте…

Саенко собрал складки на высоком лбу, но припомнить ничего не мог.

— Ну, хорошо, возьмите это послание и познакомьтесь с ним. Деньги тоже сохраните. Разыщите этот самый цех и установите за ним негласное наблюдение. Займитесь этим даже сегодня…

Потребовались довольно продолжительные и настойчивые телефонные звонки для того, чтобы, наконец, навести нужную справку, где находится цех резиновой обуви и кому он принадлежит. Саенко тут же, в своем кабинете, переоделся в серый костюм, набросил на плечи плащ, сунул в карман старенький, немало уже послуживший «ФЭД» и вызвал машину.

Мартовский день клонился к вечеру, когда машина майора, исколесив по далекой окраине километров двадцать, вынырнула из глухого переулка и почти уперлась в дощатый забор, за которым темнели стены бревенчатого барака.

Оставив

машину в переулке, Саенко пошел вдоль забора. Вскоре увидел широко раскрытые ворота. Перед глазами оказался просторный, основательно захламленный двор. Повсюду валялись дырявые бумажные мешки, горы старого тряпья. Справа выделялись черные насыпи сажи. Несколько работниц с завязанными по глаза лицами бросали сажу лопатами на металлическую сетку, подымая клубы мелкой едкой пыли. Слева горел костер. Над ним дымился огромный чан. Оттуда тянуло запахом горелых копыт и рогов.

«Клей, наверное, варят, ну, и кухня же!» — подумал Саенко и покачал головой.

В этот момент к воротам подкатило такси — шоколадного цвета «ЗИЛ». Пропела звучная сирена. Из цеха вышли трое: высокий холеный человек в коричневом костюме, обрюзгший толстяк с выпученными глазами и маленький подвижной человечек с черными усиками. Они о чем-то оживленно говорили между собой. Шофер такси приветствовал их, как старых знакомых, и лихо умчал в город.

Вот и всё, что увидел майор в свой первый приезд. Зато на следующий день ему больше повезло. Приехал он ранним утром. Оставив машину в том же переулке, Саенко снова занял позицию в стороне от ворот.

— Опять такси и опять «ЗИЛ», — заметил он, когда спустя несколько минут к воротам подкатила на этот раз светло-бежевая машина. Из нее вышли двое — уже знакомые майору толстяк и маленький с черными усиками. Через полчаса появился еще один «ЗИЛ», доставивший, как казалось Саенко, главного руководителя. Тот торопливо прошел в барак, и вскоре оттуда появились тачки, груженные обувью. Из глубины двора подъехала трехтонка, и сапоги навалом полетели в кузов. Когда погрузка была закончена, шофер и работницы набросили сверху брезент, тщательно расправив его края. Из цеха вышел толстяк, что-то сказал шоферу и сел в кабину.

«На базу, а может быть, и в другое место», — подумал майор и заторопился к своей машине.

Грузовик прибыл на Центральный рынок. Огромная рыночная площадь была забита всевозможными магазинами, киосками, ларьками, заполнена толпами покупателей. Саенко ожидал, что трехтонка остановится у какого-либо из больших обувных магазинов. Но она их объехала стороной, забралась в гущу дощатых ларечков, выкрашенных в одинаковый зеленый цвет. Толстяк неторопливо вышел из кабины и остановился у будочки. В ее оконном проеме свисали на суровой нитке рекламные парусиновые тапочки, мужские подвязки и, наверное, самого большого из существующих размеров голубое женское трико. Щуплый, костлявый продавец с посиневшим лицом сиротливо выглядывал из окна и скучал в ожидании покупателей. Неожиданно он засуетился.

— Сто берешь? — услышал Саенко, поспешивший за толстяком.

— Как же, как же, Борис Иванович.

Борис Иванович приподнял свою пухлую руку, и трехтонка подошла еще ближе. Быстро отсчитав сто пар сапог, он передал их продавцу.

Сбежались люди, вокруг ларечка уже образовалась очередь. Раздались нетерпеливые голоса:

— Отпускай поскорее!

— Вот это дело! А сколько их там? Эй, куда лезешь без очереди!

— Вам бы спокойнее вести себя надо, видите, человек товар принимает, — подписывая какие-то бумаги, хрипел Краюхин. Он не видел, как в руках Саенко несколько раз щелкнул «ФЭД». Шепнув что-то продавцу, Краюхин направился в такой же ларечек, затерявшийся еще дальше в глубине рынка.