Раскрытие тайны
Шрифт:
Так было и на этот раз. Встретились они случайно после закрытия магазина и расположились в ближнем сквере на скамейке у фонтана.
— Признайтесь, милочка, Хачатурик за вами понемножку ухаживает, признайтесь, дорогая, это меня нисколечко не обидит, — говорила Дорофея, взяв в свои пухлые руки руку Любки. — Он, миленькая, хороший, очень хороший, настоящий мужчина. Главное — добрый. Денег не жалеет.
— Для вас не жалеет, Додочка?
— Он знает, что я его люблю. Он и для вас хорошее делает. Скажите, сколько вы первый раз заработали — тысячу,
— Да, он, наверное, умный, умеет всё делать…
— Еще как умеет делать, дорогая. Если бы вы только всё знали, — как-то таинственно проговорила толстушка.
Любка чувствовала, что та хочет о чем-то ей рассказать, но не решается.
— Знаете, милочка, мы с вами на одной веревочке, поэтому сообщу вам один секрет, но только, — Додочка поднесла палец к губам и, хотя она никогда не могла быть серьезной, попыталась сосредоточиться. — Так это же Хачатур придумал коллективную ответственность, за которой сейчас бегает уже несколько завмагов, как за юбкой.
— Какую коллективную ответственность? О чем это вы?
— Ах, какая вы, милочка, неграмотная. Разве вы ничего не слыхали о коллективной ответственности?
— Понятия не имею, Додочка.
Любка вообще раньше не имела никакого понятия о том, кто и за что в магазинах отвечает, хотя понимала, что какой-то твердый порядок там безусловно существует. Теперь же становилось ясно, что в тех же книжных магазинах, скажем, каждый продавец или бригада продавцов несут так называемую материальную ответственность за свой отдел. Не хватило книг в отделе — они и выплачивают стоимость их при получении зарплаты.
— А Хачатурик додумался и на общем собрании проголосовал за коллективную ответственность, — продолжала весело Дорофея. — Это, как он говорит, воспитательная мера. Все должны отвечать в его магазине за одного я один за всех. Не хватило одной книжки — все вносят по рублю — и недостачи нет. Не хватило десяти — то же самое.
— Не понимаю, Додочка, какой смысл в этом, никак не понимаю.
— Эх, вы, а еще тоже запустили коготки в книжное дело, — с упреком проговорила толстуха и стала объяснять. — Смысл, милочка, прямой. У нас есть, понимаете, десять киоскеров — ну, тех, что продают книги на лотках и в киосках. Деньги они сдают заведующему.
— Зачем?
— Снова зачем! Так в этом же всё дело, милочка. Они сдают деньги заведующему, а я выдаю им квитанции и ставлю печать на них. Понимаете? Нет? Деньги эти не учитываются, и они у нас свободны. А в конце месяца, когда обнаруживается недостача книг, мы все коллективно вносим по сто, по двести рублей, — когда как. И недостачи нет. Вот какую штуку Хачатурчик придумал, — весело закончила она.
— Выходит, что продавцы оплачивают из своей зарплаты то, что вы с завмагом присваиваете? — вся вспыхнув, зло сказала Любка.
Дорофея посмотрела на нее сперва испуганно, потом ее круглое лицо расплылось в привычной улыбке.
— Зачем же так, миленькая, вы нехорошо сказали?
— Да, да, Додочка, я вас не поняла: вначале, конечно, имеет право, полное право, — проговорила Любка и заторопилась домой.
— Только умоляю, милочка, не проговоритесь, иначе Хачатурчик очень обидится на меня. А я не люблю, когда он обижается.
— Что вы, что вы, — произнесла Любка и скрылась в ближнем переулке.
4. Когда поступили «Двенадцать стульев»
Кто об этом первым узнал в городе — трудно сказать, во всяком случае накануне вечером синеглазый цыган, встретив свою приятельницу, сказал:
— Любушка, завтра у нас большой день, для вас еще одна новая страница из книги нашего бытия.
Любка посмотрела на Василька ласковыми, широко открытыми глазами.
— Скажу, всё скажу, зайдем только на минутку в подвальчик.
— Я подожду, мне неудобно, — возразила она.
— Ерунда, Любушка, всё удобно, когда надо, а сейчас я должен встретить там одного деятеля.
Они спустились по крутой лестнице в глубокое, без окон, но ярко освещенное люстрой помещение. Здесь было шумно. Вино пилось стаканами, тосты произносились на повышенных тонах. Синеглазый оглянулся.
— Сейчас подойдет. — И заказал два стакана портвейна.
— Мое почтение, Василек, — сказал вдруг подошедший маленький узкоплечий старичок. Он был изрядно пьян, но говорил еще довольно твердо. — Завтра будет буря, — начал было он.
Но голубоглазый перебил:
— Знаю, Жорж, я не для этого хотел с вами встретиться. Мне кровь из носу, но на утро надо достать томик Фейхтвангера.
— «Гойю»?
— Вы, Жорж, гений. Даю пятьдесят при номинале семнадцать шестьдесят.
— Будет, — сказал он и посмотрел голодными глазами на вино. Синеглазый передал ему стоящий перед ним стакан.
— Только больше ни глотка, не подводите…
Любка смотрела на старичка и старалась вспомнить, где она его видела. Ага! Вспомнила. Это было в первый день ее выхода на «пятачок». Старик тогда продавал «Последнее дело Коршуна».
— Кто он? — спросила Любка, когда старик ушел.
— Длинная и печальная история, Любушка, — произнес синеглазый, а когда они вышли на улицу, коротко рассказал о Дмитрии Петровиче Лебедеве, известном теперь под кличкой «Жорж».
— Филолог от природы и по образованию. Жуткий библиофил. Тридцать пять лет собирает библиотеку. В комнате у него лишний стул негде поставить — всё забито книгами. Десять лет назад потерял жену и запил. Много раз лечился, не помогало. На него все махнули рукой. А он стал отходить — лечился таким средством, как библиография, но было уже поздно. Теперь промышляет среди нас. И снова пополняет свои стеллажи. Бывает, копейки нет, но книги своей ни одной не продаст.