Расписной (Адрес командировки - тюрьма)
Шрифт:
– Ну а я тут при чем? – снова спросил Волк.
– Криминальные элементы не могли бы осуществлять транзит запрещенных грузов, если бы у них не было связей с милицией. В частности, «окно» через Южный контрольный пост ГАИ обеспечивает ваш подчиненный – сержант Сергеев. Но его связи нам отследить не удалось. Пока это выглядит так, будто он действует по собственной инициативе. Получил полтинник или сотню – и обеспечил сопровождение! Но на самом деле от водил он денег не получает. Он выполняет свое задание – и все. А влезть в милицейскую систему мы не можем – это и практически сложно, и по инструкции не положено.
– Ну а при чем тут я? – повторил вопрос Волк.
– По нашей информации, в пятницу через
Волк молчал. Но молчание, как известно, знак согласия.
Мусин улыбнулся и потянулся к бутылке:
– Может, выпьем за встречу, а?
Улыбка у него была не такая замечательная, как у Александра Ивановича, но все равно приятная.
Длинная синяя фура с чеченскими номерами шла следом за ПМГ-4 с включенным проблесковым маячком и коротко взревывающей сиреной. До КП ГАИ оставалось двести метров, но машины явно не собирались снижать скорость. Однако ПМГ-12 неожиданно выдвинулась из-за бетонной коробки поста и перегородила дорогу. Маячок у нее тоже был включен. ПМГ-4 начала экстренное торможение, фура последовала примеру машины сопровождения.
– Зря вы это, командир, – сказал Круглов. Он выглядел испуганным.
– Нормально, – сказал Волк, выходя на дорогу. Навстречу ему, оставив дверцу открытой, выскочил Сергеев.
– Что случилось, командир?!
– Отправляйтесь на маршрут! – приказал Волк. – После смены напишете рапорт, как вы оказались в сопровождении иногороднего транспорта.
– Да рапорт написать недолго! – зло ответил сержант. – Только я действую по приказу…
– Кто отдал приказ? В чем его суть?
– Сейчас узнаете…
Он резко повернулся и полез в машину.
Через несколько минут в кабине ПМГ-12 ожила рация.
– Скала – двенадцатому. Доложите обстановку.
– Нахожусь на Южном КП ГАИ, – доложил Волк. – Обнаружил необоснованное сопровождение четвертой машиной транзитного транспорта. Сержанту Сергееву приказано вернуться на маршрут.
– Вас понял. Ждите указаний.
Этот диалог фиксируется магнитофоном. Теперь сохранить ситуацию в тайне невозможно.
Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Сергеев надеялся на поддержку. Но вышла заминка. Где-то за кулисами звучали доклады и принимались решения, но, очевидно, выработать окончательное решение не удавалось. Одно дело, когда все идет «штатно», не оставляя следов в документах и памяти посторонних лиц, другое
– когда к делу приковано внимание. И когда в центре событий столь странная фигура, как старший лейтенант Волков – то ли бывший комитетчик, до ли действующий под прикрытием и выполняющий задание по разоблачению коррупционных связей в тиходонской милиции.
– Скала – четвертому. Выполняйте распоряжение командира взвода – возвращайтесь на маршрут.
Даже на расстоянии было видно, как у Сергеева отвисла челюсть. Хлопнула дверь, ПМГ-4 сорвалась с места. Ожидавшие развязки гаишники хищно окружили фуру. Понурый водитель выскочил из кабины с пачкой документов в руках.
– Возвращаемся на маршрут, – сказал Волк.
– Ну вы даете, командир! – не по-уставному ответил Круглов и завел двигатель.
Никаких официальных последствий этот эпизод не повлек. Только Волку показалось, что некоторые сослуживцы стали его сторониться. И Барин, который уже давно перестал хвалить успехи взвода патрульно-постовой службы, на каждом совещании делал ядовитые замечания, подчеркивая, что руководить взводом и самому образцово исполнять служебные обязанности – вовсе
– Не суй харю в чужие дела, мусор! – произнес грубый голос с жесткими интонациями, выдающими безжалостность натуры. – Кишки на сук намотаю!
– На парашу захотел, петух проткнутый! – рявкнул Расписной, но в трубке уже раздались короткие гудки.
Через два дня, возвращаясь с ночной смены, старший лейтенант Волков почувствовал одиночество и усталость, полную жизненную бесперспективность. Тиходонск был ему тесен, а Центральный райотдел казался камерой Владимирского централа. Только там он являлся разведчиком во вражеском стане, на штабных картах его фигура была отмечена жирным красным кружком и на нее делалась ставка в серьезной, политически значимой операции. О нем думали, по мере сил и возможностей заботились, оберегая от неприятностей. А впереди брезжила перспектива выполнения задания и связанные с этим приятные последствия. В числе которых и надежда на встречу с Софьей. И даже глупые иллюзии о том, что он сможет привязать эту женщину к себе и прожить с ней всю жизнь…
А здесь он был сам по себе, никому не нужный и никем не защищаемый, и впереди был длинный темный туннель, ведущий к зловонному септику, как в политической зоне НТК-18. Именно об этом думал, возвращаясь домой поздно вечером, командир взвода патрульно-постовой службы старший лейтенант Волков, держащий в левой руке завернутый в газету цилиндрический предмет.
Психолог отдела расценил бы эти мысли как депрессию и отнес старлея к группе риска, которую следует ограничивать в доступе к табельному оружию. Но психолог не мог разобраться в душах двухсот пятидесяти человек, среди которых значительная часть подвержена депрессиям, привычно нейтрализуемым с помощью проверенного сорокаградусного напитка. В его картотеке Волков числился наиболее психически уравновешенным и устойчивым к стрессам, а также равнодушным к алкоголю.
А Волков, шагая по темной, засыпающей улице, думал, какой мрачной тишиной встретит его пустой дом… Да и не дом – временное пристанище… Он купил бутылку водки, которая так хорошо помогала коллегам, да и миллионам советских граждан, но его огненная жидкость не веселила, только притупляла неудовлетворенность и обиду. И сейчас он не испытывал обычного для пьющих людей чувства радостного предвкушения, напротив – то, что он шел в форме с бутылкой, наивно завернутой в газету, раздражало и злило. А злость на самого себя – самое разрушительное чувство в мире. И водка здесь не помощник. И Нинка не помощница. Можно зайти к ней и завалиться в постель, можно вызвонить к себе, но это ничего не изменит. Хороший шашлык не заменишь вареной колбасой. Если бы в съемной квартире вдруг оказалась Софья, все вмиг изменилось бы и жизнь старшего лейтенанта осветилась солнцем радости и счастья. «Эй, шухер! – заорал кот – Сзади!» Волк прыгнул влево, резко развернулся и ударил назад. Кулак попал в темную фигуру, призрачно материализовавшуюся из темноты. Но в отличие от призрака она не была бесплотной: туго сложенные пальцы ударили в кость, раздался стон, тело безвольно отлетело и рухнуло на асфальт. «Их трое, с пиками!» – предупредил кот. Но Волк и не собирался наклоняться к упавшему, подставляя беззащитную спину. Он развернулся еще раз и обрушил бутылку на голову очередного врага. Раздался звон стекла и хруст кости, в руках осталось только горлышко с клочьями свисающей газеты. Этим горлышком он и ткнул третьего нападающего. Тот отчаянно, по-звериному, завыл. Пришлось ударить еще раз, но на этот раз эффект оказался меньшим, потому что человек не упал, а отчаянно матерясь, бросился бежать.