Расплата по чужим счетам
Шрифт:
– Соедини.
Но едва Наполеонов попросил женщину представиться, как она извинилась, сказала, что, вероятно, ошиблась номером, и положила трубку. Наполеонов выругался себе под нос и поспешно задействовал возможности полиции по установлению номера телефона звонившей. Но, увы, найти гражданку не удалось, так как оказалось, что она звонила из уличного автомата. Единицы из них все еще работали в затерянных уголках города. Наполеонову же почему-то казалось, что женщина что-то знает, и он винил себя, что не сумел вызвать у нее доверие во время короткого телефонного
В середине дня ему принесли новое дело, открыв его и увидев фотографии, следователь сразу понял, что это работа их уникума – полицейского фотографа Валерьяна Легкоступова.
Наполеонов не выдержал, позвонил фотографу на сотовый и зарычал:
– Какого черта ты устроился работать в полицию, а не в модельный бизнес?! Чего ты тут наснимал?!
– У тебя есть претензии к качеству фотографий? – бесстрастным голосом спросил фотограф.
– К качеству – нет! – И следователь швырнул в ярости трубку.
К концу дня кто-то снова позвонил Наполеонову, а когда он снял трубку, никто не отозвался. Тишина казалась идеальной, но вдруг он услышал какой-то рычащий звук. Шура включил запись. Трубку довольно быстро положили. На этот раз удалось выяснить, что звонили из отделения одной из больниц города.
Главврач, пожилой сухенький старичок в очках, кажется, купленных им еще при советской власти, разрешил следователю пройтись по отделению, заставив надеть халат и бахилы, но не спрашивая об ордере, которого у Наполеонова, естественно, не было. Благодаря сговорчивости доктора Шура уже через полчаса знал, что рычащий звук издавал старый, выпущенный, как и очки главврача, еще в советское время холодильник. Этот агрегат в прямом смысле рычал, как не вовремя потревоженный медведь. Холодильник находился рядом с постом медсестры. Когда Шура попросил разрешения поговорить и уединился с ней в ординаторской, девушка выглядела напуганной. Но по опыту следователь знал, что нервозность еще вовсе не означает вину.
Девушка представилась Анжелой. Сидя напротив Шуры, она то и дело поправляла свои крашенные под блондинку волосы. Корни же свидетельствовали, что Анжела была жгучей брюнеткой. Ее смуглая кожа тоже подтверждала это.
– Вы не волнуйтесь, – сказал Наполеонов, – мне просто нужно уточнить некоторые детали, и я рассчитываю на вашу помощь. Вы ведь поможете мне, Анжела?
Она кивнула и облизала пухлые губы.
– Ну вот, я хотел бы узнать – вы вчера отлучались в двадцать минут четвертого?
– Я не помню. Мы ведь на месте не сидим. То одно приходится делать, то другое. Так что, вполне возможно, я отлучалась в это время.
– Скажите, а холодильником пользуются пациенты какой-то одной палаты?
– Да нет, что вы! Всех пяти.
– Но ведь холодильник довольно маленький? – прикинулся следователь наивным.
– Так вот, кто успеет, тот и займет место своими продуктами.
– Понятно.
– А вчера кто-нибудь просил у вас разрешения позвонить?
– Да, баба Катя, то есть Екатерина Матвеевна. Я еще потом ее ругала, она попросила на минутку, а говорила, наверное, минут двадцать. И если бы я ее не отогнала, так и
– А кроме Екатерины Матвеевны, еще кто-нибудь спрашивал разрешение позвонить?
– Нет… – Девушка замялась.
– Ну, смелее, – приободрил ее Шура.
– Видите ли… Кто-то мог и без спроса, когда я отлучалась.
– Действительно, кто-то мог. Большое вам спасибо, Анжела, вы мне очень помогли.
Щеки девушки вспыхнули румянцем.
– Ну что вы, – тихо отозвалась она и юрко, как мышка, выскользнула из ординаторской.
Наполеонов снова вернулся к главврачу и попросил его предоставить ему список всех больных. Список этот он получил. Но главный врач, потирая переносицу, заметил, что, кроме больных, в это время в отделении были посетители.
– Много?
Доктор пожал плечами.
– Спасибо вам, – промолвил Шура и покинул больницу.
Началась кропотливая проверка всех, кто находился на лечении, которая в итоге оказалась безрезультатной. Никто из пациентов ранее не попадал в поле зрения правоохранительных органов, и, как и следовало ожидать, никто не признался в звонке следователю. Можно было еще опросить, кто к кому приходил в этот день, и сосредоточиться на посетителях. Но людей, как всегда, не хватало, и следователь решил отложить их проверку на потом.
Однако этим же вечером, когда он наскоро заскочил домой переодеться и, заметив свою маму занимающейся с учениками, отправился к Мирославе, в голове его настойчивым молоточком стучала мысль, что проверить нужно и людей, приходящих проведать больных.
Сидя после ужина в беседке, где они втроем наслаждались наступающим вечером, Шура поделился своими соображениями с Мирославой. И она предложила:
– Если ты сумеешь представить меня главврачу как твою сотрудницу, то я смогу сделать эту работу за тебя.
– Правда, Слава? – обрадовался Шура, как ребенок, которому подарили расписной пряник.
Она с улыбкой кивнула в ответ.
– Дай я тебя расцелую! – Шура бросился чмокать Мирославу.
– Да подожди ты! – Она, смеясь, легонько его оттолкнула. – Сначала нужно результат получить.
Было решено, что Волгина отправится беседовать с пациентами отделения прямо завтра. Больше они не говорили о делах, а просто наслаждались красотами разгорающегося заката. Казалось, кто-то взял и обмакнул розовый лоскут закатного неба в чернила. И потекли густые полосы, перемежаясь то с трогательной зеленью, то с пронзительной синевой, то с алыми сполохами.
– Хорошо как! – произнесла Мирослава.
И парни молча согласились с ней.
Прямо с утра Шура и Мирослава уехали в больницу воплощать задуманное, а Морис с Доном остались дома. Морис уселся у компьютера. Дон улегся на кресле рядом с его столом.
Морис Миндаугас появился в жизни Дона не так давно. Кот долго присматривался и принюхивался к нему, но Морису удалось завоевать его доверие, и теперь кот в глубине души был уверен, что Миндаугас стал членом его семьи. Вот только хозяйка о решении своего кота не догадывалась.