Расплата за любовь
Шрифт:
— Живут же люди, — прошептал он и длинно выругался, также шепотом. — Вот как после этого не возненавидеть капиталистов, а, Яшка? И что ты теперь будешь с ней делать?
— Ты о ком? Об Алине или о машине?
— О жизни, бляха-муха.
Петрович вытер руки и метко запустил скомканную тряпку в открытый ящик для ветоши.
— О жизни, Яшка. Ухожу я отсюда. Вот такие дела. Уже приходил новый главный инженер. Два высших образования. Три языка. Ездит на «Саабе».
— Погоди, дед, не гони. Тебя уволили?
— Отправили в отпуск. До первого сентября.
— Петрович,
— Я радуюсь, — буркнул Петрович. — Смотри, как бы и тебя не порадовали. Избавляются от нас. Хотят ликвидировать как класс. Первого сентября придем — и получим выходное пособие. И гуляй, Вася.
— Ничего, пробьемся! — бодро ответил Ян.
Он поспешил наверх, к массажному кабинету. Там звучала музыка. Приоткрыв дверь и просунув в щелку один глаз, Ян увидел на плечиках строгое серое платье Алины. Рядом на спинке стула блестела струйка голубого шелка, а под стулом стояли две туфельки.
Не совладав с собой, он просунул и второй глаз, и в секторе обзора оказалась отодвинутая занавеска, а за ней — напряженно округлившаяся спина Таньки, обтянутая зеленым халатиком без рукавов. Халатик была короткий, и Ян видел крепкие ягодицы, когда она наклонялась вперед. Танька была сегодня в черных трусиках. Она отошла от стола, растирая руки, и оказалось, что Алина сегодня была в голубых трусиках — это они висели на спинке стула.
Она лежала на боку, спиной к нему, и он еще успел полюбоваться белым треугольником на крестце, ослепительно белым на фоне остальной шоколадной кожи.
Танька вернулась на свое место, заслонив прекрасную картину, и принялась звонко хлестать пальцами по тем самым местам, которые так восхитили Яна.
— О-о-о, — жалобно пропела Алина.
— Что, больно? Целлюлиту больнее, — сурово ответила Танька. — Он не выдержит таких ударов и убежит.
— Кажется, я убегу раньше… О!
Ян Стрельник бесшумно прикрыл дверь и отступил. Он опустился в кресло и принялся перелистывать какой-то журнал. «За этот голос я готов простить ей все», — подумал он.
— Так и знал, что ты здесь, — сказал инженер Амурский.
— Где же мне еще быть? Мое собачье дело — валяться у ног хозяйки.
— Нездоровая эйфория, вот как это называется.
— Что же тут нездорового? — возразил Ян. — Как раз наоборот, очень даже здорово, когда два половозрелых организма испытывают взаимное притяжение.
— Пока я вижу, что только один организм что-то испытывает, а именно — нездоровую эйфорию. А вот насчет второго организма никакого притяжения не наблюдается. И не может наблюдаться.
— Может, может. Будет тяга, Петрович, дай только срок. Просто она не так сильно выражена, ее может уловить только чуткий и внимательный наблюдатель. То есть я.
— Яшка, пойдем лучше в гараже приберем напоследок, — Амурский присел рядом и обнял Яна за плечи. — Наше дело — железяки крутить да канализацию продувать. А у хозяйкиных ног найдется кому поваляться. Пойдем, Яшка, не заглядывай ты в эту пропасть, головка
— Какую еще пропасть?
— Известно какую, социальную. Сам подумай, что ты можешь предложить женщине, которая ездит на таком лимузине?
— У меня всегда есть, что предложить женщине, — скромно ответил Ян Стрельник. — Кстати, о лимузинах. Я нашего «волчонка» оставил у коршуновского офиса. Перегонишь сюда, тебе не в лом?
— Пускай там и стоит. Сам перегонишь. На кой черт мне с ним возиться, если я в отпуску?
— Да ты не переживай, дед, — сказал Ян сочувственно. — Исаич-то в чем виноват? Не сделаем тачку, подставим старика. Нехорошо.
— Да сделаем мы ее, никуда не денемся. Надо все-таки поговорить с ним, — сказал Петрович. — Куда он гонит? До старта еще вагон времени. Может быть, у него планы изменились? Позвони ему.
— Да его нет сейчас в городе, — сказал Ян. — Он где-то в лесу прячется. Сам приедет, когда надо будет.
— Ты понял мой намек насчет социальной пропасти? — не отставал Петрович.
— Потом о классовой борьбе потолкуем, потом. У меня сейчас более важное занятие. Все, дед, будь человеком, иди в гараж. Не мешай ты моему счастью в личной жизни.
Ян чувствовал, что надо обязательно дождаться и уже не отпускать Алину от себя. Сегодня все получится. Наверно, они все-таки не зря потратили эту пару часов на тесной дороге. Наверно, и ей не хочется расставаться так быстро. Какие-то ниточки уже протянулись между ними, уже переплелись, уже есть что-то общее, и оно притягивает их друг к другу… Надо только не оборвать эти ниточки неосторожным телодвижением. И все будет хорошо.
Сегодня все получится. А если не сегодня, то уже никогда. Вот, например, так вышло с Танькой. Они сразу понравились друг другу, но как-то не нашлось времени для любви. А потом уже было поздно. Ну как ты потащишь в постель товарища по работе? Возможно, у Таньки и было другое мнение по этому поводу, но она никогда его не высказывала. Возможно, ее даже обижало то, что он относится к ней подчеркнуто по-товарищески. И наверное, именно эта обида проявлялась в том, что на тренировках она бросала его так, что он не успевал страховаться. Но Ян все равно уже не мог смотреть на нее как на женщину. Тоненькая, миниатюрная, хрупкая на вид — она была не в его стиле. Когда гормональный уровень позволял проявлять разборчивость, Стрельник предпочитал крупных женщин. Не гимнасток, а дискоболок. Вот как Алиночка, например.
Алина вышла из массажного кабинета, рассеянно улыбаясь. Она двигалась плавно и замедленно, словно боясь расплескать благостное ощущение внутри себя.
Ян встал и поддержал ее за локоть, потому что она пошатнулась.
— Вам плохо?
— Мне слишком хорошо, — ответила она, — даже неловко как-то.
Она вдруг оступилась, и он подхватил ее за талию.
— Голова кружится.
— Хорошо, что у вас есть персональный водитель, — сказал Ян Стрельник, не отпуская ее. Впрочем, Алина и не вырывалась. — В таком состоянии нельзя вести машину. Это строго запрещено. ПДД, пункт два точка семь.