Расплата за наивность
Шрифт:
— Ты куда? — последовал незамедлительный вопрос.
— Купаться… Жарко очень…
— Не боишься?
— Чего?! — она с вызовом посмотрела на него.
— Гроза скоро… — ответил Давид, таинственно поблескивая глазами.
Она фыркнула и, ничего не ответив, скрылась за дверью.
Легко сбежав по ступенькам, Аллочка остановилась у самой кромки воды. Ее зеркальная неподвижность отражала тяжелые свинцовые тучи, которые весь день носились по небу, а теперь, казалось, собрались все в одном месте и своей мрачной тяжестью нависли над их убежищем.
— Пусть сильнее грянет буря! — продекламировала она негромко, осторожно ступая в воду.
Вдоволь наплескавшись, Аллочка выбралась на берег. В этот момент раздался оглушительный треск над головой, заставивший ее присесть от неожиданности. Вспышка молнии буквально ослепила ее. Взвизгнув, она схватила в охапку свою одежду и кинулась бежать.
Дождь хлынул стеной. Крупные капли заскользили по телу, смывая соль морской воды. К тому времени, когда Аллочка добралась до своего пристанища, стихия разбушевалась не на шутку. Раскаты грома, чередуясь с неоновыми сполохами молнии, грохотали безостановочно.
Закрыв уши руками, она слету ворвалась в домик и буквально упала на грудь Давиду.
— Я же предупреждал тебя… — поглаживая ее дрожащие плечи, мягко упрекнул он.
Подняв голову, Алка уставилась на него и неожиданно для самой себя попросила:
— Не отпускай меня!.. Пожалуйста!.. Мне страшно!..
Очередная вспышка за окном заставила ее задрожать и еще сильнее прижаться к Давиду.
Со стоном погрузив свои пальцы в ее волосы, он хрипло прошептал:
— Скажи мне это!..
Пристально вглядываясь в его лицо, Алла поразилась глубине чувств, отразившихся в одно мгновение и судорогой пробежавших по крепко сжатым губам. Страсть расплавленной лавой плескалась в его черных глазах, тонкие крылья носа трепетали от сдерживаемого дыхания.
— О боже мой! Давид! — выдохнула Алка и, чувствуя, что не может больше противиться натиску желания, волной нахлынувшего на нее, выдохнула: — Я хочу тебя! Я прошу — люби меня!..
Долго сдерживаемые чувства хлынули наружу, сметая все на своем пути. Желание вибрировало в каждом из них, выплескиваясь неистовыми ласками. Два наэлектризованных страстью тела соединились в яростной схватке, даря и поглощая наслаждение.
Гроза — их шумный свидетель за окном — стыдливо затихла и скрылась за горами, уступая место Мужчине и Женщине…
Аллочка крепко спала, разметавшись на смятых простынях. Волосы ее, в беспорядке рассыпанные по подушке, оттеняли бледное лицо.
Усевшись на стул рядом с диваном, Давид разглядывал ее в неверном свете луны, льющемся из окна.
Разглядывал и тосковал…
Это чувство, так угнетавшее его, появилось из глубин сознания и, разрастаясь все сильнее и сильнее, затопило его разум диким страхом за эту хрупкую женщину.
Давид прекрасно осознавал, что долго отсиживаться здесь он не может. Пришла пора напомнить о себе… страхом, кровью и оружием. А это значило, что
От мрачных размышлений его отвлек осторожный шорох за окном. Мягко ступая, Давид неслышно подошел к двери, пистолет, перед этим извлеченный из-под подушки, едва заметно подрагивал в его руках.
— Давид! Это я… — негромко известил знакомый голос с улицы.
Облегченно выругавшись, Давид поспешил к другу. Тот сидел на крыльце, устало опустив голову на колени.
— Ну что?! Узнал?! — усаживаясь рядом с ним, спросил Давид.
— Узнал… — ответил Косой, избегая смотреть в его сторону.
— Ребят собрал?
— Да… — Немного помявшись, он все-таки решился и обронил: — Давид… я…
— Не надо, брат!.. Я знаю… — оборвал он его на полуслове.
— Откуда? — изумился Косой.
— Я понял это, как только увидел тебя… — поднявшись, Давид нервно заходил по террасе. — Зачем ему это?! Скажи, брат, зачем?!
— Не знаю… Я вообще уже ничего не понимаю. У меня была встреча с одним мужиком, он и сообщил мне все это. Кстати, он сказал, что ты его дочь когда-то спас.
— А… понял — это Рустам. От него вреда не будет.
— Не знаю… — криво усмехнулся Косой. — После разговора с ним в машине меня ждали. А потом еще какой-то шкет таскался за мной. Хотел его почикать, да пожалел — больно молодой. Если в машине не от него, то пас меня его человек — это точно! Зачем только — не пойму. Паутина какая-то!
— У Рустама может быть свой интерес, — равнодушно пожал плечами Давид. — Но меня он не продаст — уверен… Когда начинаем?
— Через два дня, — задумчиво потирая затылок, Косой кивком указал на дверь. — А с ней что делать будешь? Одну ее оставлять тут нельзя…
— А я и не собираюсь!
— Ты чего надумал-то? Ей нельзя…
— Я знаю, — мрачно перебил Давид. — У меня есть два дня, не забывай. Давай отдыхай, деньки предстоят жаркие.
— Я бы пожрал… Есть что-нибудь?
— Есть. Сейчас принесу. Ты греметь будешь — разбудишь.
Спустя полчаса, аккуратно подбирая куском пирога остатки еды с тарелки, Косой заключил:
— Ты знаешь, я ей все готов простить за то, как она готовит.
— А за что ее прощать-то?
— Своенравная очень, так и пришлепнул бы…
— Понимал бы… — шутливо ткнув друга в бок, заухмылялся Давид, потом, сразу посерьезнев, добавил: — А ведь я тебя к ней приставить хочу.
— Ты что?! Я же всегда с тобой рядом! А кто же тебя прикрывать будет?!
— Ты и будешь! Она сейчас — мое самое уязвимое место, пойми! Кроме тебя, мне ее доверить некому!..
И, не глядя на Косого, круто развернулся и ушел в дом…
Еще не открыв глаза, Аллочка поняла, что в постели она одна. Она с облегчением вздохнула и зарылась в подушку. «Да, мать! Вела ты себя как похотливая кошка», — заключила она. Вспоминать подробности минувшей ночи ей не хотелось, но, как назло, сцены одна живописнее другой калейдоскопом мелькали в мозгу.