Расплата за наивность
Шрифт:
Странно, но мысль об измене Владу даже не приходила ей в голову. То ли она смирилась с тем, что навсегда ушла из его жизни, то ли это было что-то еще… Аллочка не могла этого объяснить даже самой себе.
Тихое покашливание отвлекло ее от тревожных мыслей. Приподняв с подушки всклокоченную голову, она исподлобья уставилась на возмутителя спокойствия.
Давид — а это был, конечно же, он, — нацепив на лицо маску холодной сдержанности, поинтересовался:
— Как самочувствие, сударыня?
Алка ожидала
— Нормально… Отвернись, я буду вставать.
— По-моему, в тебе нет ничего, чего бы я не видел, — насмешливо протянул он, но все же отвернулся.
Пошарив глазами по сторонам, Алка обнаружила свою одежду, заботливо сложенную стопкой на стуле. Торопливо одеваясь, она бросала сердитые взгляды в напряженную спину Давида.
— Можете поворачиваться, сударь, — с ударением на последнем слове язвительно заявила она.
Давид повернулся и несколько минут пристально ее разглядывал. Алке на мгновение показалось, что в глубине его глаз мелькнуло что-то похожее на нежность. Неожиданно она сделала открытие — ей это приятно.
— Что-то случилось? — спросила она и, видя, как недоуменно поползла вверх его бровь, взорвалась: — Что, черт возьми, не так? Что за психологические атаки ты мне тут устраиваешь?
Ничего ей не отвечая, Давид медленно подошел и, слегка касаясь длинными пальцами, обвел контур ее лица.
— Я хочу запомнить тебя такой, как сейчас… — хрипло прошептал он.
— Запомнить? — недоуменно заморгала Аллочка. — Ты прощаешься со мной?
— Как знать… Как знать…
— И что со мной будет? Как ты на этот раз распорядишься мной?
— Тс-сс, — приложил он палец к ее губам. — Не кипятись, детка. Я сделаю то, что должен был давно сделать… Я отпущу тебя домой.
— Домой?! — недоумению ее не было предела. — Я… я…
— Ведь ты с самого начала хотела туда вернуться. Ведь так? — Давид пытливо уставился Алке в глаза.
— Да, да, конечно, я хотела вернуться, только… — она обхватила себя руками и отошла к окну.
— Что — только? Ты передумала?
— Я не знаю… — она подняла на него глаза, полные слез, и прошептала: — Я боюсь…
— Я думаю, страхи твои беспричинны, — перебил ее на полуслове Давид. — Все будут только рады твоему возвращению. Особенно муж…
— Но я изменила ему! — от волнения голос ее сорвался на крик. — Он никогда не простит мне!..
— Он никогда об этом не узнает! — жестко обрубил Давид. — Во всяком случае от меня…
— Спасибо, но… — переведя дыхание, Алка еле слышно спросила: — Давид, ты ничего не хочешь мне сказать?
Ответом ей было молчание. Сунув руки в карманы брюк, он пошел к выходу.
— Подожди! — В два шага преодолев разделяющее их расстояние, она прильнула к его спине и быстро, словно боясь,
Судорожно вздохнув, она продолжила:
— Я не знаю, что со мной происходит. Я не хочу давать этому никакого названия. Но это что-то зародилось во мне еще до этой ночи.
Поглаживая ладошкой напрягшиеся плечи Давида, Алка наконец сказала то, что пыталась:
— Я не хочу с тобой расставаться!..
— Повтори! — тихо попросил Давид.
— Я хочу быть с тобой рядом! — выдохнула она.
Резко развернувшись, он со стоном привлек ее к себе и что-то быстро заговорил на своем языке, поглаживая по волосам.
— Что ты говоришь? Я не понимаю.
Посмотрев на нее повлажневшими глазами, Давид сказал:
— Я ждал этого два года! И вот сейчас, когда все, о чем мечтал, почти сбылось, я вынужден с тобой расстаться!..
— Почему?!
— Будет война, детка, а эти игры — не для женщин! Если с тобой что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу.
— А ты спрячь меня куда-нибудь, пока все не закончится… — попыталась найти выход Аллочка. — Я тебя подожду…
— А если я не вернусь?.. Ты же не можешь меня там ждать вечно…
— Не говори так, пожалуйста! — Она на минуту задумалась, потом предложила: — А может, тебе бросить все и просто уйти?
— Эх, малыш! Не все так просто… У меня обязательства перед людьми, и пока я их не выполню, уйти не могу! К тому же у этого человека слишком длинные руки…
— Так ты знаешь — кто это?! — изумилась она.
— Да… знаю…
Что-то в его тоне настораживало, и от дальнейших расспросов она воздержалась. Уткнувшись лицом ему в грудь, она перебирала в уме события последних дней и поражалась их быстротечности.
Она не знала, как называется чувство, зарождавшееся в ее душе, да и не хотела давать ему определения. Но с точностью могла заявить, что это нечто большее, чем просто привязанность или секс. Аллочка ходила по кромке и боялась заглянуть внутрь себя, боялась, что это новое захлестнет ее с головой и увлечет в пучину…
Остаток дня прошел в сборах и инструкциях, которые Давид раздавал направо и налево.
В конце концов Аллочка не выдержала, плюхнулась на пол и заявила:
— Все, я больше не могу слушать твои заупокойные речи! Я не желаю знать, что будет, если тебя убьют, и как я должна поступать после этого! Я ясно выражаюсь?
— Вполне. — Давид присел перед ней на корточки и ободряюще заулыбался: — Мы все должны надеяться на лучшее, но готовиться к худшему…
— Философ! — фыркнула она. — Я не настолько сильная женщина, чтобы обсуждать с тобой подробности твоей смерти.