Расплата. Цена дружбы
Шрифт:
– А если она ночью позвонит? Или вечером? А, Зема?
Сплюнув, Протасов вручил земе-Вовчику ключи от «тройки».
– Хрен с тобой, – фыркнул Валерий. Ему было куда отступать. По словам Ольги у Нины Григорьевны имелся «Москвич», на котором давно никто не ездил. Саму Нину обслуживала служебная «Волга», а «Москвич», с точки зрения Протасова, бестолку гнил в гараже. – Глупо не использовать, – решил Валерий. – Ладно, блин. Поехали за Олькой на Харьковский.
Проследив за отцовской машиной, пока та не скрылась из виду, Андрей вернулся к Планшетову:
– Вот, что, Юрик. Давай на Оболонь смотаемся.
Планшетов полагал это бессмысленным, но возражать не стал:
– Как скажешь, чувак. Слушай. На фига ты этому черту
– В машине расскажу. – На ходу бросил Андрей. – Давай, по коням.
Надо сказать, что «шестое чувство», иногда управляющее порывами или поступками, как некий непознанный бортовой компьютер, подсказало Бандуре правильный путь, но он опоздал из-за разговора с Протасовым. Буквально за двадцать минут до того, как они с Планшетовым вышли из «Мазды» у парадного Бонасюков, там произошло весьма примечательное событие, не оставшееся незамеченным вездесущими окрестными старушками. Низкорослый, но крепкий пожилой мужчина, по виду отставник, воровато выглянул из подъезда. Поскольку было раннее утро выходного, улица будто вымерла. Тогда «отставник», надвинув на глаза черную вязаную шапку и подняв воротник тулупа, быстрым шагом направился к остановке. Выглядел он как шпион из черно-белого советского детектива, подложивший бомбу под какое-нибудь стратегически бесценное завоевание социализма. Это, естественно, не укрылось от оперативников полковника Украинского, умиравших в машине от холода и скуки.
– Объект вышел из дома. Намеревается скрыться. Как поняли, прием?
– Немедленно брать! – приказал майор Торба, и кинулся докладывать Сергею Михайловичу. Оперативники выскочили из «Волги», растирая одеревеневшие ноги.
– А ну, стоять!
Услыхав грозные окрики, кавторанг Растопиро, ибо это был именно он, рванул, как бегун по команде «Старт». Оперативники кинулись вдогонку. Они были крепкими молодыми парнями, в то время как кавторангу перевалило за полтинник. Но, иногда мотивация делает чудеса, списывая на нет физическое превосходство. Иван Митрофанович развил невероятную прыть, и, вероятно, ушел бы от погони, если б не морозы, ранней весной возвращающиеся по ночам, и школьники, обожающие скользанки. В темпе хорошего спринтера кавторанг пересек несколько сонных дворов, очутившись у ворот средней школы. Разрыв между ним и преследователями возрос на пару десятков метров. «Врешь, невозьмешь!» — бухало у кавторанга в мозгу. Натертую до блеска скользанку он заметил в последний момент, и она напомнила Ивану Митрофановичу палубу родного авианесущего крейсера перед визитом вице-адмирала. Тормозить было поздно. «Б-дь!» – выкрикнул кавторанг, со страшной силой ударившись об мерзлую землю. Затылок Растопиро врезался в лед, зубы клацнули, а дыхание выскочило из груди. Настигнувшие беглеца оперативники навалились сверху, как регбисты, сквернословя на пол квартала. Кавторанга заковали в браслеты, и, пиная, поволокли к машине. Привлеченные громкими воплями соседи выглядывали из окон, но никто не спешил на улицу. Втолкнув Растопиро на заднее сидение, оперативники выехали со двора. Когда на Героев Сталинграда появился Андрей, все стихло, как легкое волнение в пруду. Улица вновь казалась тихой и мирной.
8-е марта, выходной
Пока Бандура с Планшетовым заглядывали в наглухо зашторенные окна Бонасюков, и напрягали уши под дверью, полковник Украинский позвонил Миле. Час был ранним, но враги, как известно, не дремлют. Органы, соответственно, тоже.
– Доброе утро, Милочка. С международным женским днем, так сказать. – Прокашлялся Сергей Михайлович.
– Вас также, – съязвила Мила, и зевнула прямо в динамик. – Извините, Сергей Михайлович. «Надо было с вечера выключить телефон». – У вас какие-то новости?
– Есть новости, – вздохнул Украинский.
– По Витрякову?
– По двоюродному брату Бонасюка. Тому, что якобы совершил… сами знаете что. Только что попытался
– Что показывает?
– Все валит на кузена, – сказал Сергей Михайлович. – Ничего другого лично я не ждал.
По распоряжению Торбы задержанного препроводили на Михайловскую, заперев в соседней с Бонасюком комнате. Благо, стены были кирпичными и толстыми, словно у бастиона. Растопиро еще по дороге раскололся, сдав Вась-Вася, что называется, с потрохами. Сначала, видимо, сгоряча, сознался в соучастии, но, вскоре, перевесил все грехи на Вась-Вася, принявшись строить из себя невольного свидетеля или даже жертву. При этом Растопиро упирал на былые заслуги перед Отечеством, отмеченные юбилейными медалями. «Тридцать лет безупречной службы, – как заклинание твердил Растопиро, – все океаны вдоль и поперек исходил. И чтобы в такую халяву впутаться…» Украинский приказал содержать кузенов изолированно, а Растопиро хорошенько допросить. Но, долго так продолжаться не могло. С обоими надо было что-то решать, причем не откладывая в долгий ящик.
«Может, разумнее было его вообще не задерживать?», – думал Украинский, обмозговывая создавшееся положение.
– Что с вашим клиентом, и его, так сказать, тещей, Милочка?
– Полагаю, деньги на корсчету. Как только там обнаружатся, можно будет перечислять дальше. Как мы договорились.
– Вы определились с адресатом, Мила?
– Да, – коротко отвечала госпожа Кларчук. – Есть знакомый. В соответствующей структуре.
– Надежная компания?
– Вполне, Сергей Михайлович. Знаю людей давно.
– С датой определились, Мила Сергеевна?
– Разумнее дождаться начала следующей недели, – сказала Мила, повторив Сергею Михайловичу соображения, накануне высказанные Протасову.
– Согласен, – буркнул Украинский, хотя промедление сулило стремительно нарастающий ком проблем. Главным образом с узниками, которых под одной крышей теперь оказалось двое. Некогда Гитлер и Сталин изобрели весьма привлекательные по простоте и радикальности методы решения подобных сложностей. Но, поскольку мир решительно изменяется, они представлялись Сергею Михайловичу, в определенной степени архаичными, от чего он сам чувствовал себя заложником ситуации. А это уже скверно попахивало.
– Вероятно, вы правы, – сказал полковник. – Тогда…
– Что, Сергей Михайлович?
– Я, пожалуй, уеду, на пару дней. По семейным, так сказать, обстоятельствам.
– Со Светланой? – догадалась Мила.
– Да, – сухо сказал полковник.
разговор, случившийся накануне праздника, в понедельник
Накануне Лида Украинская предложила вырваться на природу.
– Обещают, будет тепло и солнечно. Но мы все равно натопим камин. Я так люблю, когда сучья в огне трещат. По берегу погуляем. Там, должно быть, «котиков», видано, не видано. Вербное воскресенье на носу…
Украинский открыл, было, рот, намереваясь напомнить о работе, которую, хочешь, не хочешь, а никто за тебя делать не станет, но жена его упредила:
– Светочка на днях говорит: «Вот бы на дачу, мама! Тысячу лет ведь не были». Господи, Сереженька? Ты как про пластическую операцию в Америке сказал, Светочка словно заново родилась. На природу захотела. Год ребенок по больницам… – у нее задрожало веко, и Лида смахнула слезу. – Игоря с собой прихватим. Такой паренек все-таки славный. Хоть и патлатый, как девушка.
Украинский хотел объяснить жене, что именно ради доченьки корячится на службе как проклятый, глянул в полные слез глаза, и переменил решение:
– Попробую выкроить пару деньков, – пообещал Сергей Михайлович. – Ведь и самого эта работа чертовая заела. Каторга…
Хотя, если на чистоту, он понятия не имел, каким образом это сделать. Сутки не резиновые, как ни растягивай, в них всего 24 часа. В обед ему на службу звонил Поришайло. Олигарх был в бешенстве, и не собирался этого скрывать. Дал волю гневу, отчитав полковника, как какого-то желторотого лейтенанта.