Расплата. Трилогия
Шрифт:
Все эти расчеты на китайские воды пришлось оставить ввиду полученного адмиралом официального уведомления, что, забывая про Чемульпо и Чифу, Англия принимает на себя обязательство охраны нейтралитета территориальных вод Китая, и буде он окажется нарушенным, готова поддержать его вооруженной силой. Ни много ни мало -- угроза войной, и адмирал Рожественский был глубоко прав, указывая в заключении письма своего, напечатанного в "Новом Времени" (21 декабря 1905 г.), что за спиной японской эскадры стояла английская.
Таким образом, на китайские воды был наложен запрет. Французское правительство, как известно, прилагало все усилия к скорейшему и окончательному изгнанию эскадры из своих территориальных вод; об английских, американских -- и говорить нечего; оставалось поискать, не найдется ли подходящего местечка в водах, принадлежащих самой Японии, конечно, при условии, что водвориться в нем можно без больших потерь.
Бонин-сима, Лиу-киу, Мияко-сима, порта Формозы -- говорить о них могли только люди, не умеющие читать
Во всяком случае, некоторая, быть может, весьма значительная, часть нашего боевого комплекта снарядов была бы израсходована, а пополнить его не представлялось возможности... Между тем идти в бой с сильнейшим противником, не имея полного комплекта боевых припасов, довольно... рискованно (конечно, бумажные стратеги и внимания не обращали на такую мелочь). Допустим, однако, что и с этим можно было бы помириться. Но дальше? От Mono до Владивостока без малого полторы тысячи миль, а до Корейского пролива без малого тысяча миль. Могла ли эскадра, опираясь на эту базу и отправляясь в поход для действий в Японском море, оставить ее без прикрытия, без десанта на береговых укреплениях, которые пришлось бы вооружить пушками, снятыми с судов, без отряда судов, охраняющего подходы с моря? Конечно, нет! В противном случае на другой же день по удалении эскадры новоявленная база со всеми запасами была бы в руках японцев, и для этого было бы достаточно батальона солдат, перевезенного с Формозы, и небольшого отряда минных судов, или даже вспомогательных крейсеров. Вернувшись, в случае неудачи, эскадра встретила бы не друзей, а врагов и оказалась бы совершенно бесприютной, лишенной даже своей плавучей базы -- транспортов... Значит, оставлять охрану? Какую именно? Конечно, устарелые суда. Но если командующий эскадрой доносил, что даже и в полном составе он "не имеет надежды" овладеть морем, т. е. одержать победу в решительном бою, то при разделении сил эта задача являлась еще менее осуществимой! Кажется, ясно?
Патентованные стратеги, заботившиеся не о чести русского имени, а лишь о том, как бы своими псевдонаучными соображениями оправдать предвзятые решения своих покровителей, полагали иначе... Впрочем, у них заранее была подготовлена лазейка: "Если вы действительно не имели надежды на победу в открытом бою, а не пугали только, так и оставили бы здесь то, что считали обузой, а сами прорывались бы во Владивосток! Обуза сыграла бы роль оттяжки японских сил!.. Но ведь этот план -- прорыв -- предлагался еще четыре месяца назад, когда японская эскадра была обессилена почти годичной тяжелой боевой службой, а наша эскадра рвалась в бой! Зачем же тогда эти два месяца томительного ожидания на Мадагаскаре и еще более томительный месяц скитания у берегов Аннама, подорвавшие силы личного состава? Зачем посылка этих "подкреплений", обреченных сделаться дешевыми призами для японцев, бесплатной премией к первой эскадре, забранной в Порт-Артуре?.. Разве думали об этом люди, основной мыслью которых было -- "угодить" и "не прогневить", а главной заботой -- в случае чего, сухим из воды выйти... Теперь, когда случилось худшее, чем можно было ожидать, когда всякий другой выход, грозивший не столь полным разгромом, кажется почти успехом, они пользуются своей лазейкой, но воображаю, какой вопль поднялся бы с их стороны, если бы адмирал тогда принял подобное решение! Как они кричали бы о преступном разделении сил, о гнусном предательстве товарищей, брошенных, обреченных в жертву и т. д...
Впрочем, довольно об этих господах. История вынесет им свой беспристрастный приговор.
В таких обстоятельствах что оставалось делать? Одно только -- до конца исполнить свой солдатский долг: повинуясь приказанию, "идти овладевать морем" -- идти, хотя бы и "не имея надежды" достигнуть успеха собственными силами. Единственная надежда, какая была, это на помощь Божию... Может быть, туман, свежая погода помогут проскочить незаметно? Может быть, Бог нашлет затмение на всегда бодрого и деятельного врага?.. Плохо верилось... Помните, у Пушкина:
Тесним мы шведов рать за ратью,
Бледнеет слава их знамен,
И Бога браней благодатью
Наш каждый шаг запечатлен...
В этой войне благодать "Бога браней" запечатлевала шаги японцев. Помимо их превосходства в смысле лучшей подготовки, организации, снабжения и проч., и сам "случай" всегда был на их стороне: "Петропавловск" наткнулся на такую же минную банку, как и "Победа", но первому удар пришелся против минного погреба, детонировавшего на взрыв, а последней -- против полной угольной ямы; первый погиб, вторая только получила крен 4 градуса и без посторонней помощи
Надежда на счастливый случай, на благоприятные условия погоды, способствующие незаметному прорыву, на оплошность неприятеля -- являлась весьма смутной. Но другой не было.
Смею думать, вряд ли на эскадре находились люди (кроме разве зеленой молодежи), которые рассчитывали бы на успех в решительном, открытом бою. Наоборот, были такие, которые утверждали, что японцы, глубоко уверенные в своем превосходстве, не только не станут мешать, но даже готовы помочь нам достигнуть Владивостока, имея целью заблокировать нас там, а по взятии крепости получить вместе с ней, в виде бесплатной премии, вторую эскадру по образцу того, как это блестяще удалось им исполнить в Порт-Артуре. Стоя на этой точке зрения, командир "Олега" на одном из совещаний предлагал адмиралу держать пари на крупную сумму, что если мы пойдем во Владивосток, то японцы, обнаружив наше намерение, всячески будут уклоняться от боя даже в случае неожиданной встречи. Адмирал не принял заклада, сказав, что с его стороны это было бы явным грабежом. Он держался противного мнения. Он считал, что японцы примут все меры к тому, чтобы не допустить нас до нашей базы, где мы можем отдохнуть, поправиться, починиться, оставить все лишнее, реорганизовать отряды, после чего борьба с нами будет много серьезнее. А так как в руках их было и превосходство сил и организации, то решительный бой по пути во Владивосток являлся неизбежным. Оставалось избрать этот путь, руководствуясь соображением, где легче будет проявиться Божьей помощи и где, в случае отказа с этой стороны, мы все же будем в наименее скверном положении.
Заранее прошу извинения у моих читателей, что вынужден остановиться на этом вопросе и рассмотреть его более подробно: уж слишком много вздору написано по этому поводу господами, самозванно выступившими в роли авторитетов военно-морского дела.
Дорога во Владивосток, во всяком случае, лежала через Японское море, находившееся в то время всецело в руках неприятеля, так как владивостокский отряд не проявлял, да и не мог проявить никаких признаков жизни. Это было нам достоверно известно. В Японское море вели 4 пути (не считая мелководного Татарского пролива), а именно: Корейский пролив -- между южной оконечностью Кореи и Японским архипелагом, разделенный о-вом Цусима на два рукава -- западный и восточный, Сангарский пролив -- между о-вами Ниппон и Иезо и Лаперузов пролив -- между о-вами Иезо и Сахалин (См. карту Японского и Желтого морей).
Единственным для нас шансом на успех было: внезапность появления и дурная погода, которою мы могли бы воспользоваться для скрытия своего движения (туман) или как препятствием для боя (свежий ветер, волна, крупная зыбь). Который же из путей?
О Сангарском проливе говорить нечего. Кажется (буду справедлив), даже малосмысленные "стратеги" и те о нем не заикались. Это узкость, имеющая между мысами при входе и выходе всего 9--11 миль, а если мерить по "чистой" воде, т. е. между прибрежными опасностями, то фарватер суживается местами до 7 миль. Сильное течение. Словом -- и в мирное время, при тумане или ненастье, препятствующем видеть берега (днем) или маяки (ночью), не только эскадра, но даже и одиночный корабль мог решиться на проход им лишь в случае крайней необходимости. К тому же на северном берегу (Иезо) японский военный порт Муроран, а на южном (Ниппон) -- такой же порт Аомори. Идти этой дорогой было бы шествовать на заклание (Опыт Владивостокской эскадры говорил о другом).
Корейский пролив к западу от Цусимы -- если не узкость, то все же что-то в этом роде, так как на протяжении 40 миль пути материк и прилегающие к нему отдельные о-ва южнокорейского архипелага приближаются к Цусиме на расстояние до 25 миль. Сколько помнится, и на эту дорогу "стратеги" указывать не решались.
Оставалось два пути: Корейский пролив к востоку от Цусимы и Лаперузов пролив.
И тот и другой имеют общий характер (наглядно выражаясь) системы двух воронок, соединенных узкими концами и круто раскрывающихся в обе стороны. Наикратчайшее расстояние между мысами Крильон (Сахалин) и Соя (Иезо) -- 22 мили, но на SO от Крильона в дистанции 11 миль лежит пренеприятный "Камень Опасности", едва возвышающийся над поверхностью воды и поднимающийся круто, сразу с большой глубины, так что лот не может предупредить о приближении к нему. Обстоятельство крайне опасное при плавании в тумане, фактически уменьшающее ширину пролива почти вдвое. Что касается восточного рукава Корейского пролива, то в самой узкой его части -- между южной оконечностью Цусимы и островом Икисима -- расстояние 25 миль, причем никаких подводных или надводных опасностей не имеется; проход совершенно чист вплотную к берегам.