Расплата
Шрифт:
Потом нехотя отвернулась и пошла за подводой.
Насмотрелась и ушла. Больше не оглянулась ни разу. Зачем подходила? Что выискивала на его лице? Что хотела сказать и не сказала? А может, сказала, да не расслышал, не понял?
Василий смотрел ей вслед, пока не скрылась из виду, а когда скрылась, почувствовал себя так, будто она отняла у него что-то, взяла вот сейчас, здесь, не дотрагиваясь до него, взяла! Унесла с собой. И не будет теперь Василию покоя...
– Да... в такую красотку и влюбиться не грех, -
– Только Маша твоя не хуже.
Василий сделал вид, что недослышал.
– Пойдем пока имение барское посмотрим, - сказал он.
– Ведь власть мы с тобой как-никак. Может, тащат оттуда что. А нам коммуну тут создавать.
– И первый зашагал от мельницы к усадьбе.
2
Недаром светлоозерцы говорят про Соню Елагину, что она пошла в мать.
Ее родительница - дворянка Глафира Алексеевна - была гордой, своенравной красавицей. Захватив своего мужа, помещика Бибикова, с горничной, она презрительно плюнула ему в лицо, напилась с горя коньяку и в ту же ночь выехала в Тамбов, к брату. Кучер Еремей, который за большое вознаграждение согласился ехать ночью, на середине пути уговорил барыню заночевать в хуторе - дорогу начинала затягивать метель. Продрогшую хмельную помещицу на руках внес в горницу высокий, сильный вдовец ставщик Макар Елагин.
Ночью, в пьяном угаре, Глафира Алексеевна с мстительной, горячей страстью отдалась Макару, а утром уехала, даже не подняв на него глаз. Еще тоскливее потянулись ямщицкие дни, уже и забыл Макар о чудаковатой барыньке, как нежданно-негаданно прискакал кучер Еремей.
– Барыня тебя кличет, Макар. Помирает она. Дочь у ей народилась... от тебя будто.
Всю дорогу Макар молча вздыхал и крестился. Потом, как во сне, брел по коридорам, сопровождаемый зловещим шепотом господ. Невидящими глазами смотрел на бледно-восковое лицо Глафиры Алексеевны.
– Макар, помираю... Волю свою... при батюшке... Твоя, Макар, дочь... Софьей назвала, фамилию твою записала. Поди с батюшкой к прислуге, возьми ее. Загубят ее тут, как меня загубили. Прощай, Макар, Береги дочку. Молись за меня.
Макар упал на колени, прижался губами к ее холодеющей руке и зарыдал.
– Не надо, Макар... Ты не виноват, прощай.
Поп положил руку на плечо Макара:
– Не мучь ее, раб божий. Простись и иди.
Макар опомнился у повозки, держа в руках укутанного в дорогое одеяльце ребенка. Еремей перекрестил Макара, усадил его поудобнее и погнал лошадей по грязным осенним улицам Тамбова.
Прощаясь с Макаром на хуторе, Еремей вынул из-за пазухи карточку, подал хлопочущему возле ребенка Макару:
– У барина украл. На грех пошел... Помни ее!
Макар спрятал карточку в сундук.
...Трудно, ох как трудно было бы Макару одному растить дочку, если бы не сестра-бобылка, заменившая Соне мать. Выросла на славу
Такова история Сони. И хотя жители Светлого Озера знают Сонину мать только по карточке, но барскую кровь в ней признают и всегда говорят ей, что пошла она в мать. А Макар каждый раз, когда приезжал летом в Тамбов, привозил на могилу Глафиры Алексеевны полевые цветы и подолгу стоял здесь, шепча молитвы, которые повторял в ту безрассудно-ласковую ночь.
3
Макар услышал вкрадчивый стук в дверь и вышел в сени:
– Кто там?
– Я, Карась, открывай! Что долго дрыхнешь? Светло уж!
– Мне гудка нет, скоко хочу, стоко и сплю, - недовольно ответил Макар, впуская Карася.
Вошли в избу, оглядели друг друга - долго не виделись. Сели к столу.
– Есть кто дома?
– Никого. Баба к племяннице в Тамбов ушла.
Карась вынул бутылку самогона, заткнутую тряпкой, потянул носом:
– У меня, брыт, на сухую язык не работает, в горле першит, а разговор длинный. Давай, брыт, закуску!
– Он выглянул в окно на подводу, оставленную у ограды, и крякнул.
– Ты что-то дюже веселый. Чему радуешься?
– спросил Макар, нарезая пирог с капустной начинкой.
– В Москве опять начали большаков бить. Даже самово Ленина поранили тяжело. Мы тоже теперь в долгу не останемся! Из Кривуши продотряд уехал?
– Уехал, в Волчки.
– Про Чичканова слыхал?
– Слыхал, а что?
– Да так. Жив он еще?
– Жив, а чего ему.
– Понятно. На то и власти, чтоб жить всласти.
– Карась криво усмехнулся.
– Почту все еще возишь?
– Вожу, а что?
– Письмишко в одно местечко завезешь. Тебе там ящичек дадут. Мне его доставишь.
– Он налил в кружку самогона и подал Макару.
Тот кружку взял, но поставил на стол:
– Ты меня, Васька, не впутывай в такие дела. Я свою жизню честным хочу прожить.
– Неужели советская власть нравиться стала?
– процедил сквозь зубы Карась, пододвигая к себе кружку.
– Хорошего чуть, но и плохого она мне не сделала, - ответил Макар.
– А лошадей сколько отобрали?
– Осталось и мне. На дело хватит, а там еще наживу.
– Ишь вить, всю жизню в холодке хошь прожить? В солдаты не брали сливошник, революцию без тебя сделали... А теперь и за свою же землю воевать лень? Думаешь, другие тебе ее завоюют? На ладошке поднесут? Вот начнется заваруха скоро... Я первый тебя как дезертира расстреляю!
– Ну чего ты ко мне пристал?
– Пей, а то напомню, какой ты честный!
– Чего еще?
– насторожился Макар и взял кружку.
– Пей, потом скажу.