Распущенные знамёна
Шрифт:
«Отстать» от попутчиков на Парижском вокзале оказалось совсем нетрудно, труднее оказалось разыскать нужный адрес: на английском я с грехом пополам ещё говорю, а вот из французского, кроме нескольких расхожих фраз, не знаю ничего. Но свезло, и я на месте. Игнатьев мил, но деньги обещает только через два дня. Скверно.
Видимо, это отобразилось на моём лице. Игнатьев просить обождать, уходит в другую комнату и вскоре возвращается с пачкой банкнот. Протягивает мне со словами: «Здесь в пересчёте на российские золотые рубли ровно двести тысяч, больше дома не держу. Возьмите, если у вас есть срочные расходы, остальное
***
Когда Жехорский говорил о «команде Петра Евгеньевича», он выразился не совсем точно. У Петра Евгеньевича было две команды: одна у Львова и одна у Кравченко. Обе состояли из отчаянных сорвиголов, но и профессионалов в своём деле: бывших царских офицеров (не обязательно жандармов) у Львова и боевиков-подпольщиков у Кравченко. Что примечательно, обе команды знали о существовании двойника их предводителя, но считали их разными людьми. Такая, с позволения сказать, «игра» могла вестись только на грани фола, но зато давала Львову-Кравченко возможность активно действовать по обе стороны баррикад. Так, Львов со своим отрядом организовывал побег Николая II и занимался устранением Савинкова, а Кравченко с бойцами участвовал в разоружении анархистских отрядов. В этот день в одном из Парижских пригородов на лётном поле приземлился самолёт как раз с бойцами Кравченко.
Оставив часть отряда со строгим наказом: «Никого постороннего, ни при каких обстоятельствах к самолёту не подпускать!» — Кравченко с остальными людьми убыл в город.
Выйдя от Игнатьева, который огорчил его тем, что он опоздал ровно на стуки, и обрадовал, что ещё через сутки у него есть-таки шанс наверстать упущенное, Кравченко оставил трёх человек наблюдать за домом, а сам отправился в штаб-квартиру Русского Добровольческого корпуса. Там ему, безо всякой на то охоты, выдали справку, что по прибытии в Париж последнего пополнения от команды отбился и пропал некий прапорщик Нащёков — личность тёмная, поскольку никому не известная. Теперь Кравченко знал фамилию, под которой во Францию, скорее всего, прибыл Слепаков.
Артур почуял опасность, когда был уже возле дома Игнатьева. Быстро оглядевшись по сторонам, он понял, что три господина, спешащие к нему с разных сторон, не дадут ему просто уйти. Пришлось уходить сложно. На глазах опешивших противников Слепаков перемахнул через высоченную ограду, чем разом от них избавился. Они и не пытались его преследовать, просто вернулись в дом, чтобы в условленное время сообщить о происшествии. Артур об этом не знал, потому закончил паркур лишь после десятиминутной гонки по Парижским дворам и улицам. Перейдя на шаг, он направился в сторону вокзала, откуда отправлялись поезда в Шербур. Через два дня он сядет на пароход и отплывёт в Америку — двести тысяч хуже, чем два миллиона, но лучше, чем ничего!
Стрелки на часах вокзала Сен-Лазар, куда стремился Слепаков, достигли нужного положения, Кравченко снял телефонную трубку и набрал номер Игнатьева. Выслушав с немалым удивлением сообщение о трюке, который выкинул Артур, отдал короткое распоряжение и направился на перрон, откуда через сорок минут отправлялся поезд на Шербур. Он прекрасно понимал, что беглец может выбрать и иной путь, например, покинуть город другим способом, а на поезд сесть на ближайшей станции. Или того хуже: покинуть старушку Европу через
**
Генерал Деникин был торжественно мрачен. Он только что принял решение, ради которого, собственно, и напросился в эту поездку. В Петрограде, прочтя послание своего старого приятеля Каледина, Деникин ещё не был ни в чём уверен. Прибыв в составе советской делегации в Новочеркасск, генерал сразу же от неё (делегации) дистанцировался, объяснив своё поведение необходимостью разобраться в обстановке на местах.
Этой отговоркой он не сильно погрешил против совести: объехал несколько станиц, провёл череду встреч с офицерами, многих из которых знал по фронту. Вот только выводы, к которым он пришёл, оказались не в пользу Советской власти. «Власть, которая от Бога, не может творить такое беззаконие, — заключил для себя генерал. — А безбожной власти и изменить не грех!»
Теперь Деникин ждал прибытия автомобиля, который отвезёт его на заседание Донского Войскового Круга, где он в торжественной обстановке примет обязанности Командующего вооружёнными силами Юга России и призовёт к восстанию против Советской власти. Вот почему он был торжественен. А мрачен он был потому, что слово «измена» у его совести солдата ныло, как больной зуб. Не власти, с которой он уже в мыслях порвал, и не наркому обороны Маниковскому, к которому он не был расположен, считал Деникин себя обязанным. Но мысль о том, что предаёт старых соратников, Брусилова и Духонина, отзывалась в нём душевной мукой. «Ничего, — утешал себя генерал, — они услышат, они поймут, и, в конце концов, встанут рядом!»
— Машина у подъезда, ваше превосходительство! — доложил адъютант.
Деникин кивнул, и, продолжая думать свои тяжёлые думы, направился к выходу, а потом и к автомобилю, не замечая вокруг ничего странного. В отличие от адъютанта, который таки что-то заметил, но зачем-то обмяк и повис на руках прибывших за Деникиным офицеров. Деникин сел на своё место, не обратив внимания, что адъютанта буквально погрузли в машину позади него. Машина и пятеро казаков почётного сопровождения двинулись с места, везя Деникина, как он предполагал, к началу трудного, но героического пути.
Отринулся от дум генерал только когда вдруг понял, что машина выезжает из города.
— В чём дело? — недовольно спросил Деникин, поворачиваясь к адъютанту, но осёкся, наткнувшись на его полный отчаяния взгляд.
Тут же в бок генерала упёрлось что-то твёрдое. Деникин посмотрел и увидел, что в его рёбра ткнулся ствол нагана.
— Не делайте резких движений, Антон Иванович, — посоветовал направивший на него ствол офицер. — Мы не причиним вам вреда, если вы будете вести себя благоразумно. Нам лишь приказано доставить вас в Петроград!
— Господа, вы не понимаете, что действуете сейчас заодно с врагами России! — с горечью воскликнул Деникин, принимая своё окружение за настоящих офицеров.
Бокий не стал его в этом разубеждать, но довольно холодно произнёс:
— Вам ли говорить об этом, генерал, когда в канун наступления на фронте вы готовы поднять мятеж в тылу!
— О каком наступлении вы говорите? — не понял Деникин.
— О том, которое Генеральный штаб подготовил для победоносного завершения всей военной компании, и о котором вас не успели известить!