Распутье
Шрифт:
А на второй день собранием Сибирского флотского экипажа по вопросу об июльских событиях в Петрограде была принята большевистская резолюция, там говорилось: «Пока вся власть не перейдет в руки Советов, не может быть устранена возможность таких случаев, какие имели место на улицах Петрограда 4 июля сего года…»
26 июля 1917 года владивостокские большевики проводили в Народном доме общегородское партийное собрание, куда были приглашены солдаты и рабочие. Борьба разгоралась и здесь, на окраине России. Пытаясь сорвать собрание, возглавлявший городскую думу лидер меньшевиков Агарев заявил:
– Мы не знаем,
– Есть точные данные, есть о чём говорить, – раздался голос из зала. Между рядов начал протискиваться здоровенный солдат в пропахшей потом шинели. – Товарищи! – поднялся на трибуну Пётр Лагутин. – Я был свидетелем событий в Петрограде. Временное правительство залило кровью улицы города, разгромило большевистские редакции и типографии, пыталось схватить Ленина и предать суду. Большинство большевиков было против того суда, против явки в суд. Ибо суд – это орган власти, а власти у нас как таковой нет. Власть меняется почти каждый день, и явка в суд, как предлагали некоторые большевики, могла привести к убийствам большевиков и обезглавливанию партии. Это стало проще сделать именно сейчас, когда восстановлена смертная казнь и в правительстве сидят военные, которые не будут считаться ни с кем.
Да, большевики не хотели, чтобы рабочие выступили без подготовки, считали такое выступление стихийным, но были не в силах остановить его. Оно началось, это восстание, 3 июля, закончилось кровопролитием 5–6 июля. Керенский и иже с ним торжествовали победу над рабочими и солдатами.
После июльских событий В. И. Ленин находился в глубоком подполье, скрываясь от преследований Временного правительства. В письме «Марксизм и восстание» он писал Центральному Комитету: «Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половинчатых нерешительных друзей революции. Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма.
Но раз есть налицо эти условия, то отказаться от отношения к восстанию, как к искусству, значит изменить марксизму и изменить революции. Это в-третьих».
Большевики увеличивали свое влияние на массы. 31 августа Петроградский Совет принял резолюцию, предложенную большевиками, где говорилось: «Подтверждая наше первоначальное решение о коалиционном правительстве, мы повторяем, что кризис власти, возникший из-за противоречий интересов правящих классов (буржуазии и помещиков) с классовыми интересами революционной демократии (деревенской бедноты и городской бедноты) не может быть устранен сотрудничеством этих классов в лице коалиционного правительства…»
Далее говорилась, что Петроградские события – это и есть продолжение того кризиса власти, который может быть устранен только переходом всей власти в руки пролетариата, а именно в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Революция протестовала против драконовских мер, применяемых
Протесты, резолюции, воззвания, чтобы временщики отменили смертную казнь на фронте и в тылу, ибо всё это играет на руку контрреволюции, направлено против свободы и демократии. Но все это повисало в воздухе, нужны были не бумажки, а действия.
Пётр Лагутин, Федор Козин, Валерий Шишканов – в гуще всех событий. То они выступают на собрании союза «Игла», то в вагоносборочных мастерских, участвуют в уличных митингах и демонстрациях, которые уже начали разгонять силой эсеры и меньшевики. То они едут на краевой съезд в Хабаровск, где совместно с другими товарищами отстаивают большевистскую программу действий.
Большевикам трудно. Их программа принята не всем народом, их многие не понимают. Но были те, кто верил в успех линии большевиков. В их числе был Шишканов, который убеждённо говорил:
– Только непобедимая вера в правоту нашего дела может и должна скоро повести за собой народ. Пусть мы сейчас забыли о земле, запах ее забыли, но ничего, скоро у нас будет земля и таежное раздолье.
На съезде решался вопрос об отправке делегата на Московское Государственное совещание, целью которого было сплочение буржуазии и помещиков. Большевики выступили против отправки делегата на это совещание, но большинством голосов была принята резолюция меньшевиков.
А несколькими днями раньше, 26 августа, телеграф принес весть о мятеже генерала Корнилова, имевшего целью захват столицы и разгон большевиков, Советов, установление военной диктатуры, которая бы приняла на себя всю полноту власти.
Размышляя об этом выступлении военных, их программе «спасения Родины», имеющей целью предотвращение прихода к власти большевиков, Пётр Лагутин сказал Федору Козину:
– Ты видел, как начинаются грозы в тайге? Видел. Так вот это и есть то предгрозье, которое родит большую грозу.
Керенский был активным участником этого заговора. Но, когда начался мятеж, он струсил и объявил мятежного генерала преступником. Он-то знал, что, захвати власть корниловцы, которые уже сидели наготове в Петрограде, ни ему, ни Временному правительству не существовать.
Корнилов двинул 3-й конный корпус на Петроград. И партия большевиков, которая преследовалась Временным правительством, призвала народ и возглавила борьбу с мятежниками. По призыву ЦК большевистской партии из рабочих и солдат столицы начали формироваться отряды Красной гвардии.
Странно и горестно было Макару Сонину и Евлампию Хомину, которые совсем недавно были участниками подавления революционных матросов Кронштадта, а теперь с теми же матросами шли на подавление контрреволюции. Макар ворчал:
– Бежать нам надо, Евлампий. Черт-те что! То мы с большевиками, то нас бросают супротив большевиков. Да я сам уже не знаю, кто я и что. Зовусь большевиком, а в их партии не состою. Борюсь, похоже, не столь за то, чтобыть большевики пришли к власти, а за то, чтобы нам целым остаться. Борюсь за мир, а сам еще из войны не вышел. Бежать надо, бежать!
– А куда бежать? Ить мы солдаты, кои должны защищать революцию, – вяло тянул Евлампий, шмыгая большим носом. – Можно и убежать, но как-то несподручно это дело-то, числимся в большевиках, а бежать от большевиков же.