Распутин-1917
Шрифт:
Глава 33. Революция начинается.
— Ой, лышенько! — охнула Аграфена и бросилась к проснувшемуся от грохота, закричавшему Мишутке.
Гордей Фомич скрипнул зубами и запрокинул голову, больно стукнувшись затылком о стенку.
— Всё! Те, кто колотит снаружи по двери, услышали и не уйдут.
Безотрадную догадку городового подтвердила новая серия ударов по ставням и торжествующий голос из-под окна:
— Да тут они! Притаились токмо, гады! А ну, выходь, кровопийца!
Полицейский горько усмехнулся в усы: “Вот и попал
В деревне Мамаевщине Новгородской губернии, откуда был родом Гордей Фомич, «городовых» шутливо причисляли к нечистой силе, мол, в лесу живет леший, в воде — водяной, в доме — домовой, а в городе — городовой. Но чтобы кровопийцами называть — такого не было…
— Аграфена, хватай детей, в кладовку и сидеть там тихо, пока не уйдут ироды, — по военному скомандовал Гордей жене, хотя прекрасно понимал — не пронесет, не тот настрой у налетчиков… Они не добычи — крови жаждут. Ах, как же он прогадал, не послушался вчера партикулярно облачённого офицерика, так настойчиво предлагавшего не испытывать судьбу, вместе с семьей брать пожитки и отправляться на постой в ближайшую тюрьму. То ли офицер ему не понравился, то ли “семья” и “тюрьма” в голове городового никак не стыковались… Скорее всего, он не мог поверить, чтобы вот так просто, ни с того, ни с сего его пришли убивать совершенно незнакомые люди. Все, кто знал Гордея, слова дурного ни в глаза, ни за глаза сказать не могли. Не поверил, стало быть, городовой армеуту, а зря…
— Гордей Иванович! Не таись! — прозвучал до боли знакомый голос.
— Фролка, ты что ли, сукин сын? — откликнулся полицейский.
— Угадал, Гордей Иванович, — радостно прозвенело под окошком, — а я думал — не признаешь, кого в цугундер давеча определил.
— У меня, Фрол, работа — таких, как ты, шельм, в околоток таскать, — усмехнулся Гордей и аккуратно, чтобы не было слышно снаружи, достал из потертой кобуры старенький, потерявший воронение наган.
— Ты открой дверь, Гордей Иванович, — голос прозвучал с угрозой, — погутарим, побалакаем, да и выясним по-свойски, кто из нас шельма, а кто туз бубновый…
— По-свойски с тобой волк тамбовский разговаривать будет, а я предлагаю подобру-поздорову своих подельников собрать, восвояси умотать, да и спрятаться понадёжнее, авось и пронесёт. Ты ж не за идею, не за энту самую революцию. Ты же за свою шкуру мстить пришёл, гопник лиговский.(*)
— Ах ты, барбос шелудивый!(**) — собеседник за окном начал терять терпение. — А ну открывай! Хуже будет!
— Знаю, что будет, потому и не открываю, — усмехнулся Гордей, проверив наличие патронов в барабане.
— Посторонись, — загудел кто-то басовито за окном, и хлипкая дверь содрогнулась, перекосившись от удара.
Сверху за шиворот посыпалась штукатурка. Гордей одним движением поднялся на ноги, выставил мушку на уровень, где должны были находиться головы незваных гостей, подумал и приподнял ствол немного выше. “Не хочу брать грех на душу!” В глубине сознания всё ещё не верил, что его пришли убивать. Надеялся, что своей решительностью отпугнёт лихих людей, сгрудившихся за дверью.
“Бах! Бах!” — гулко разнеслось по квартире. Взвизгнула жена. Мишутка ещё больше разошёлся, и даже старшая, стойкая и не по-девичьи храбрая Настёна начала громко всхлипывать. Налётчики ссыпались с крыльца, загомонили меж собой матерно, потом затихли… Ушли? Нет, двое остались караулить. Их тени падали на лежалый снег траурными лентами. Гордей присел рядом с дверью, оперся спиной о наличник, закрыл глаза. Надо прийти в себя, подумать, как незаметно выбраться из собственного дома, превратившегося в западню…
Всего два года назад он, бравый унтер, оклемавшись после ранения под Танненбергом, подал высочайшее прошение на работу в полиции и выдержал вступительные экзамены, от которых кипел и
Кандидаты на должность городовых должны были ответить без запинки на любой из восьмидесяти вопросов, связанных с полицейским делом. Следовало твердо знать, «…что каждому городовому необходимо, чтобы оправдать свое назначение» и что ему воспрещается на посту; что делать, услышав продолжительный свисток, и в каких случаях можно бесплатно взять извозчика. Порядок зажигания фонарей и езды по улицам, ремонта домов и вывоза нечистот, «забора нищих» и перевозки мяса, правила наблюдения за порядком на улице, за газетчиками и разносчиками, за питейными заведениями и публичными домами — это и многое другое городовой был обязан держать в голове. Как действовать на пожаре и при наводнении, «…если заметит человека, выходящего из какого-нибудь дома с узлом в ночное время», «…если в квартире кто-либо повесится», «…если на посту его появится бешеная собака и кому-нибудь причинит покусы».
Не менее объёмная Инструкция городовым насчитывала 96 параграфов и начиналась с того, что обязывала полицейских «…вести себя всегда прилично своему званию», строго запрещала «…входить в форме без служебной надобности в питейные и трактирные заведения», а также «…принимать от обывателей какие бы то ни было подарки деньгами или вещами». Предписывалось заботиться о «добром имени и чести своего звания», соблюдать личную нравственность, а также предотвращать «непристойные поступки». Завершался руководящий документ предписанием «…не допускать постилки соломы у домов, где есть больные, без разрешения…».
Дорожное движение тоже заботило полицейских. Согласно Инструкции, постовой следил за тем, чтобы подводы «…держались правой стороны и объезжали городовых». Что же касается грозного слова «запишу», то говоря современным языком, оно означало составление протокола о нарушении правил дорожного движения.
После экзамена — торжественное построение и присвоение первого чиновничьего титула. Гордей стоял правофланговым, косясь на своих новых коллег, ибо не был обижен ростом и статью. Набирали городовых из отставных солдат, драгун и егерей, поголовно из простого народа — рабочих, крестьян, очень редко — из представителей интеллигенции или обедневшей мелкой буржуазии. С этой минуты они все вместе переходили в другое сословие. Событие волнующее и торжественное. Согласно «Табели о рангах», городовой соответствовал низшему — четырнадцатому. Но для вчерашнего простого солдата это было несомненное повышение, соответствующее мичману на флоте, корнету в кавалерии, хорунжию у казаков, прапорщику в пехоте…
Из кладовки выглянула Аграфена, показала свой любопытный носик дочка. Сынишка затих, убаюканный мамой и старшей сестрой. Гордей, ни слова не говоря, нетерпеливо махнул рукой, и обе головы послушно спрятались. На улице пока тихо, но это вряд ли надолго. Скоро опять начнется. Он закрыл глаза и снова перед ним понеслись воспоминания недавнего прошлого…
Служба городового — не сахар. Постовой с гвардейской выправкой радовал начальственный глаз, поэтому неудивительно, что его ставили на самом виду, а менее представительных коллег задвигали на второй план. На посту приходилось стоять в три смены по шесть часов. Если требовалось отлучиться, постовой вызывал двух дворников: одного оставить вместо себя, а другого послать в участок с объяснением причины ухода с поста.
Сменившийся от службы не освобождался. Следующие шесть часов он числился «подчаском». В этом качестве его могли определить на дежурство при участке или послать в наряд, приказать конвоировать арестантов или снова заступить на пост, чтобы подменить заболевшего товарища. В лучшем варианте, городовой, не получивший никакого назначения, был обязан безотлучно находиться дома на случай экстренной необходимости. При пожаре, например, городовые спешили на место происшествия для организации оцепления и охраны имущества погорельцев.