Распутин. Тайна его власти
Шрифт:
«Несравненный» импозантный градоначальник Думбадзе был общеизвестен своей смелостью. У многих еще осталось в памяти, как за пять лет до этого прямо перед его ногами упала бомба. Он не приложил никаких усилий для поиска виновных, а просто приказал сжечь весь дом, откуда была брошена бомба. Такой решительности и сейчас ожидали от Думбадзе критики Распутина, считающие сибирского мужика наносящим вред династии и авторитету России.
Чиновник, лояльно настроенный по отношению к династии, сам по себе готов последовать общему желанию, но не решается лично проявить инициативу. Он обращается с «доверительной, зашифрованной»
Начальник полиции тоже не хочет брать ответственность на себя и показывает «доверительную» телеграмму министру внутренних дел. Тот неопределенно заявляет: «Это мое дело!» — но ничего не происходит. Убийство, с его точки зрения, было спланировано «лишь туманно» — Распутина должны были заманить к прибрежной скале, ограбить и бросить в воду, чтобы потом инсценировать нападение с целью ограбления. Пока Думбадзе ждет, чтобы ему дали официальный «зеленый свет» для исполнения дела, Распутин уже направляется в Покровское.
Распутина теперь везде сопровождает «тень», которая является одновременно его защитником и охранником. Премьер-министр дал распоряжение начальнику полиции Белецкому откомандировать агента, который должен наблюдать за Распутиным и заботиться о том, чтобы тот не покидал Покровское.
По Петербургу ходят шутливые стишки, пополняющие список газетных карикатур о Распутине (с царем и царицей на коленях).
«И Коковцов, наш премьер, с примененьем строгих мер дал совет прекрасный Грише быть пониже, быть потише, да к тому добавил он — чтоб оставил светских жен, да скорее убирался…»Под прицелом тайной полиции
Как и петербургское общество, Богданович надеется, что с Распутиным в (петербургском) обществе покончено. 23 марта 1912 года в ее дневнике написано:
«Если бы только это все оказалось правдой, что Распутин, действительно, уехал в Сибирь и ему запрещено покидать Покровское! Председатель совета министров Коковцов в конце февраля выступил с докладом. К этому докладу присоединился (придворный министр) Фредерикс. По тому же поводу Родзянко выступил с заявлением в Думе. В кругах Думы личности Распутина придают все большее значение.
Говорят о „Генеральном штабе Григория Ефимовича в Петербурге“: Вырубова, семья Танеевых (отец Вырубовой Танеев привел ее к царскому двору), Пистолькорс, Головина, Сазонова (супруга журналиста, а не его однофамильца, министра иностранных дел), (обер-прокурор) Саблер, (его заместитель) Даманский. Витте только поначалу был в списке, но потом его вычеркнули. Еще епископ Варнава и все лица, которые состоят в контакте с названными.
Долго ли его не будет? Как-то не верится. Как было бы хорошо! Это означало бы, наконец, что царь, все же, смог бы сказать свое властное слово, что он эту власть проявил и по отношению к царице и ко всему женскому обществу, которое молится на Распутина, целует ему руки и ноги и воспринимает от него „святой дух“…»
В Покровском Распутина держат под наблюдением.
Агент, который прослеживает и слухи о принадлежности Распутина к секте, сообщает:
«Не только в окрестностях Покровского, но и во всей Тобольской губернии и за ее пределами Распутиным в большом объеме распространяются три печатные брошюры с его портретом. (…) По данным деревенского попа о личности Распутина, Григорий Ефимович вместе со всеми работает в своей усадьбе и всегда принимает участие в обрядах Великого поста. Его исповедь, разумеется, носит, скорее, формальный, чем содержательный характер. В его доме проживает близкая к помешательству женщина по имени Ольга Лохтина, которая называет его „Богом“.
В мае он поехал на пароходе „Ласточка“ с заездом в Абалакский монастырь. В июне в его доме гостили госпожа Зинаида Манчтет с дочкой, сестрой милосердия Акулиной Лаптинской (секретаршей Распутина), а 20 июня пароходом из Тюмени приехал еще и епископ Тобольска, Варнава. Как только Распутин и его семья увидели его, они стали петь псалом в честь троицы. Потом пошли с епископом и его монахом по деревне и посетили „братьев“ Распутина: Николая, Илью, Александра и нескольких купцов деревни, а также писаря и начальника почты…»
Варнава — старый друг Распутина с прежних паломнических времен. Дружба не только сохранилась, даже в годы процветания Распутина в столице, но и окрепла. Как только освободилось место епископа, Распутин поспешил порекомендовать царице (для Синода) Варнаву как достойнейшего претендента на этот пост. При этом он забывает упомянуть, что Варнава был всего лишь (набожным) садовником в том монастыре, где к нему — по рассказу Распутина — пришло внутреннее озарение.
Его впечатляющие рассказы о набожном человеке оказывают воздействие на Александру Федоровну, и она передает — через царя — рекомендацию, исходящую из «авторитетных уст» Распутина. Синоду, ответственному за принятие решения. Там удивлены высочайшему указанию, но после нескольких угрожающих телеграмм Распутина подчиняются. Варнава становится епископом.
В документах дается также описание внутреннего убранства нового дома Распутина — двухэтажного, с одной стороны с видом на реку Тобол. Только на первом этаже дом выдержан в крестьянском духе, на втором этаже убранство больше походит на городскую квартиру. Тем не менее, в этом большом доме хватает места для семьи Распутина, (состоящей из жены, отца, сына и двух дочек) и для двух-четырех девушек-служанок (две из них, как и старшая дочка, живут в Петербурге у Распутина), для паломников, Ольги Лох- тиной, монаха Дмитрия Печоркина и его сестры Евдокии, а также для Зинаиды Манчтет и Акулины Лаптинской, которые как раз гостят у Распутина.