Распутин. Тайна его власти
Шрифт:
— Давайте сюда балалайку! Давайте ее сюда! — крикнул он неожиданно.
Моментально появились два балалаечника, и было слышно, как с шумом открывались бутылки шампанского. Распутин вскочил и с первыми же звуками балалайки пустился в пляс, подбадривая музыкантов:
— Эх, вы, эх, эх! А для души вы ничего не исполнили!
Он взял бокал и протянул его старшему священнослужителю, который, казалось, уснул и теперь испуганно открыл глаза.
— Ну, если ты не хочешь, пусть он останется! — и сам осушил залпом бокал, который затем бросил на пол и пустился в пляс.
Безудержно,
Между тем, Распутин поднял меня с места и начал крутить вокруг себя. Неожиданно он остановился. Молодой человек лениво растянулся на полу, другой монах — в углу, старший священнослужитель спал. Когда Распутин захотел прижать меня к стене и приблизил свое горячее лицо к моему, подошла хозяйка дома и спросила, не хочет ли он еще выпить — мадеру или шампанское.
— Давай сюда и то, и другое! — крикнул Распутин.
Затем он отпустил меня и сел.
Хозяин дома захотел продолжить разговор о церкви, который, очевидно, пришелся ему по душе. Но Распутину этого не очень хотелось. Пока Соловьев ожидал ответа на свой вопрос, Распутин вдруг вскочил и ударил по столу кулаком:
— Ах, девочка, проклята должна быть эта церковь. Мы сделаем Питирима, сукина сына, митрополитом! Ах, моя дорогая, зачем мне теперь Синод, зачем мне нужен Самарин, я сам знаю, что я делаю…
Старый священнослужитель испуганно открыл глаза.
— А тебя, — обратился Распутин ко мне, — я больше не отпущу. Ты останешься на ночь со мной. Ах, моя девочка, дай мне руку! Зачем мне нужна церковь, я плюю на все, зачем мне теперь митрополит…
Когда он отвернулся, я воспользовалась моментом и выскользнула за дверь. Нашла в прихожей свое пальто, быстро набросила его и выбежала из дома. В ушах еще звучала дикая игра балалаек и угрожающие слова Распутина: „Ах, сударыня, дай мне руку… Питирим, хитрая лиса, сорвиголова… Митрополитом должен стать только сукин сын… Эй, Ванька, играй веселей!..“».
Вскоре после этого Питирим уже вправе называть себя митрополитом Петербургским, несмотря на то, что замешан в скандале как гомосексуалист, подозревался в злоупотреблении церковной собственностью и обвинялся в проповеди сектантских учений «хлыстов».
Назначение Питирима митрополитом Петрограда, как стал называться Петербург с начала войны 1914 года, воспринимается общественностью с безропотным смирением. Тем временем у Распутина становится одним союзником больше, который с ним — а нередко и против него — за кулисами дергает за ниточки, с помощью которых можно выдвигать и убирать с постов министров. Однако Россия в первую очередь занята войной, которая всего за несколько месяцев с момента ее начала привела народ к депрессии.
Первые военные операции были успешными для России. Прежде всего, русская армия смогла утвердиться в Галиции. 21 августа (4 сентября по западному календарю) 1914 года царь пишет в дневнике: «Получил сегодня великолепное сообщение — Лемберг и Галич взяты! Слава богу!»
Петербуржцы, которые каждый
— Возвращен славянам! — кричали все.
Те, кто участвовал в акциях по оказанию помощи, вновь были окрылены патриотизмом. Собирали пожертвования, подписывались на военные займы, оживлялась промышленность — все для фронта…
Но вскоре положение изменилось. Немецкое руководство, атакуемое русскими войсками, оттянуло свои подразделения с французского фронта и перебросило их на северо-восток. «Это было нашим спасением», — благодарил французский военный атташе царя и его министра иностранных дел, поскольку благодаря этому не произошло продвижения немецкой армии до Парижа. Осенью 1914 года Гинденбург стал верховным главнокомандующим Восточного фронта, и благодаря его стратегии русским был нанесен удар в Восточной Пруссии и, как следствие, они были изгнаны из Венгрии и Буковины. После победы немцев под Танненбергом — пятьсот лет спустя после разгрома германского рыцарского ордена славянами — русский генерал Самсонов покончил с собой.
Здесь сказались тактическая слабость России в ведении войны, при которой отдельные генералы, такие как Брусилов, Врангель и Иванов ничего не могли поделать и на юго-востоке: русский фронт имел протяженность в несколько тысяч километров, — ровно такую, как путь солдат к фронту — в то время, как у противника он составлял лишь небольшую часть этого расстояния. Координацию и снабжение, прежде всего боевой техникой и боеприпасами, можно было обеспечить лишь при отличной организации. К сожалению, этого не было. Не мог ничего изменить ни Верховный главнокомандующий, Великий князь Николай Николаевич, дядя Николая II, ни сам государь, который часто сам присутствовал на заседаниях Генерального штаба.
После первых тяжелых поражений, уничтоживших надежду на быстрое завершение войны, армию охватили разочарование и деморализация, когда солдаты сталкивались с беспомощностью и безответственностью начальства. Человеческая жизнь, казалось, ничего не стоит.
Когда ситуация стала ухудшаться и дальше, обнаружились громадные упущения военного министра Сухомлинова. Он нес ответственность за крупные недостатки в организации снабжения. Его сняли с поста и отдали под суд. Однако когда он находился в Петропавловской крепости, ожидая начала процесса, дело странным образом затянулось. Царица в своих письмах Николаю в Генеральный штаб неожиданно попросила о пощаде Сухомлинова. Нетрудно догадаться, откуда исходило такое прошение — конечно, от Распутина.
Друг Распутина И. Манасевич-Мануйлов позже на допросе следственной комиссии Временного правительства сообщил: «Сначала Распутин способствовал снятию с поста Сухомлинова. Личные причины играли при этом решающую роль. Но когда его арестовали, жена Сухомлинова начала посещать Распутина, и Распутин в нее влюбился. Он говорил: „Только две женщины в мире завоевали мое сердце — Вырубова и Сухомлинова“. Он точно так и сказал. Все знали, что мадам Сухомлинова поддерживает с ним тесные отношения (…) И таким образом, дело дошло до освобождения Сухомлинова…»