Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Коцюбинский Даниил Александрович

«…От юности моей мнози борят мя страсти, так оно и есть, глыбоко купаться надо, чем глыбже нырнешь – тем к Богу ближе. А знаешь, для чего сердце-то человеческо есть? и где дух, понимешь? ты думаешь, он здеся? – он указал на сердце, – а он вовсе здеся. – Р[аспутин] быстро и незаметно поднял и опустил подол ее платья. – Понимаешь?»¹⁶⁸

Плотной оберткой, придававшей этому пестрому эротософскому букету дополнительную цельность и прочность, служил «догмат» о святости «отца Григория», то есть его фактической безгрешности. Благодаря ей любой грех, совершенный им или с ним, – даже грех плотского соития – грехом не являлся, «т. к. душа у меня чиста и все, что во мне есть, чисто»¹⁶⁹.

Закрепляя таким образом за собой право на сексуально расторможенное (формально «греховное», а в рамках распутинского учения фактически «безгрешное»)

поведение, Григорий утверждал его безусловную духовную ценность. Он учил, что ни один человек в мире не может спастись без помощи «старца». В особенности «старец» был необходим женщинам, как существам более слабым, нежели мужчины, ибо только он способен был исцелить их от блудных страстей.

Главным целительным инструментом «старца» и одновременно важнейшим атрибутом его святости являлось «бесстрастие»: «Мне прикоснуться к женщине али к чурбану все равно. Хочешь знать, – поучал он молодого в то время иеромонаха Илиодора, – как я этого достиг? Вот как! Я хотение направляю отсюда из чрева, в голову, в мозги; и тогда я неуязвим. И баба, прикоснувшись меня, освобождается от блудных страстей. Поэтому-то бабы и лезут ко мне: им хочется с мужиком побаловаться, но нельзя: они боятся лишиться девства или вообще греха, вот и обращаются ко мне с просьбой снять с них страсти, чтобы они были такие же бесстрастныя, как и я. Было раз так: ехал я из Питера сюда с Л., с Мерею, с Ленкой, с Б., с В. (соответственно с О. Лохтиной, М. Вишняковой, Е. Тимофеевой, Х. Берландской, А. Вырубовой. – А. К., Д. К.) и другими. Заехали в Верхотурье, в монастырь. <…> Легли все на полу. Сестры попросили меня раздеться, чтобы они могли прикоснуться к моему голому телу и освятиться, сделаться чистыми… Что ж с бабами-дурами спорить, что ли, будешь? Этак они сами тебя разденут. Разделся. А они легли около меня, кто как мог: Ленка обхватила своими голыми ногами мою левую ногу, Л. – правую, В. прижалась к боку, Меря – к другому и так далее… Привез я их сюда (в Покровское. – А. К., Д. К.). Повел всех в баню. Сам разделся; приказал им раздеться. И начал говорить им, что я бесстрастен; они поклонились мне в ноги и поцеловали мое тело. А ночью Меря дралась с Л. из-за того, кому из них ложиться около меня на ковре в зале по правый бок, а кому по левый… и начали таскать друг друга за косы»¹⁷⁰.

Тезис о фундаментальном «бесстрастии» «старца», как нетрудно заметить, находился в видимом противоречии с признанием за ним права на телесное совокупление с женщинами. Данная «логическая шероховатость» разрешалась за счет объявления плотского соития чем-то вроде «побочного продукта», производящегося время от времени по независящим от «старца» причинам и не имеющего к его глубинной, духовной сути никакого отношения: «И никогда я об этом не думаю. Пришло – закружило… прошло – стошнило… Придет, закружит и отпустит, и нет в этом для меня ни греха, ни радости. Ибо сие не от меня исходит, и не волен я против этого бороться»¹⁷¹.

Демонстративное отношение к греху плотского соития как к чему-то пришедшему извне, случайному, незначительному и, по сути, нежеланному, одним словом, «параллельному», не только давало «безгрешному» Распутину дополнительное право уходить от моральной ответственности за совершение греховных с религиозной точки зрения действий, но также позволяло открыто и «спокойно» признаваться в собственном половом слабосилии. Это было чрезвычайно важно с точки зрения психологической гиперкомпенсации. «Не ради этого „греха“, который со мной случается редко (курсив наш. – А. К., Д. К.), я хожу в баню»¹⁷² с женщинами, а для их исцеления: для проповедования идеи «бесстрастия», для «снятия страстей», изгнания «блудного беса», унижения гордыни и очищения от скверны.

В развитие идеи «исцеления бесстрастием» Распутиным была выдвинута своего рода «концепция сексуальной гомеопатии», то есть лечения малыми дозами «лекарства», по механизмам действия совпадающего с недугом и опасного для человека в больших дозах. Григорий считал, что должен целовать женщин до тех пор, пока его поцелуи «не сделаются противными»¹⁷³ и пока «большой блуд», таким образом, не окажется изгнанным посредством «малого блуда».

Реализация «греховных» по своей сути действий под маркой борьбы с «плотским грехом», с точки зрения Д. Д. Исаева, оказывалась очень удобной, поскольку представляла Распутина в «нравственно благопристойном» свете и позволяла беспрепятственно привлекать новых поклонниц: «Подобная, как сейчас

бы сказали, психотерапевтическая постановка вопроса часто действительно способствовала снятию тех психологических, невротических блоков, которые мешали женщинам достичь оргастической разрядки. Поэтому неудивительно, что с точки зрения традиционных подходов, ориентированных на мужское представление о сексе, Распутин воспринимался как „половой гигант“… И одновременно может считаться чуть ли не импотентом, так как практически не мог совершать половые акты… При этом зачастую поклонницы и пациентки оказывались „без ума“ от своего кумира, который… весьма оригинальным способом… укрощал плоть (а фактически доводил до максимального уровня возбуждения, а иногда и разрядки), при этом формально не принуждая их к нарушению верности. Подобная тактика вполне могла бы сойти за вариант терапии сексуальных расстройств у женщин („секс-терапия“). И многие были ему не просто благодарны, а боготворили, так как впервые получили возможность по-настоящему наслаждаться этой стороной человеческой жизни»¹⁷⁴.

Правда, как подмечает Илиодор, «исцелять» Распутин стремился молодых и хорошеньких, «но так как старые – и гораздо усерднее молодых! – лезли освятиться поцелуями „старца“, то он их бесцеремонно отталкивал»¹⁷⁵. Илиодору жаль было бедных старушек, однако, по-монашески наивно рассуждал он в тот момент, «ведь у старых и блудных страстей нет, – правильно Григорий поступает»¹⁷⁶.

Наряду с сексуально привлекательными женщинами, Распутин охотно «исцелял» и мужчин, к которым также порой испытывал явный сексуальный интерес.

Еще в молодые годы, во время одного из странствий, Григорий оказался объектом гомосексуальной агрессии. Приключилось это в Верхотуринском монастыре, где несколько ночей подряд его домогались и в итоге чуть было не изнасиловали отцы Сергей и Иосиф. «Я не собираюсь участвовать в ваших блудодействах!»¹⁷⁷ – воскликнул, по собственным словам, Григорий и бросился наутек.

В дальнейшем, однако, поведение Распутина довольно четко высветило его бисексуальную природу: «Не только баб я лечу, но и мужиков. Ты знаешь еп. Иннокентия… Так вот, он мой большой друг. Страдает он, бедняга, очень от блудных мыслей. Как увидит бабу, то готов, по его словам, прыгнуть на нее, как жеребец на кобылу. Я его лечил. Как только заявлюсь к нему, то он меня кладет с собой в постель под одно одеяло и говорит: „Лежи, лежи, Григорий, со мной; как ты со мною, так у меня нет плотских помышлений“¹⁷⁸. Примечательно, что рассказ свой Распутин ведет не где-нибудь, а в бане, в которой находятся двое – он сам и красивый молодой монах Илиодор. Распутин явно ждет реакции. Но Илиодор – огромный детина «с пудовыми кулаками»¹⁷⁹ – застенчиво молчит…

Активно стремясь к знакомству с известным великосветским гомосексуалом – князем М. М. Андронниковым – и наконец впервые оказавшись у него в гостях, Распутин тут же поинтересовался: «Ну, я к тебе… Где твоя молельня?.. Мне говорили, что у тебя есть молельня»¹⁸⁰. Необходимо пояснить, что поблизости от домашнего иконостаса на огромной кровати князь Андронников любил прелюбодействовать с молодыми людьми. Поглазеть на эту «голубую молельню» и рвался сексуально растревоженный «старец».

В 1912 году М. В. Родзянко, представляя императору фотографии, компрометирующие Распутина, пытался недвусмысленно намекнуть: «Вот Распутин, окруженный молодыми девушками, а вот и мальчики, он среди них»¹⁸¹.

Характерно, что, отзываясь о женщинах в целом уничижительно и выставляя напоказ свою «бесстрастность» по отношению к ним, Распутин, повествуя о своих парасексуальных контактах с мужчинами, не употребил ни единого грубого или пренебрежительного слова, ни разу не упомянул о чувстве неприятия или тем паче отвращения. Весьма показательно и то, что единственным человеком, по-настоящему «укравшим сердце» Распутина, был мужчина – Феликс Юсупов.

«Его глаза мигали очень редко»

Картина личности Григория Распутина будет явно неполной, если мы оставим в стороне его внешность. Полицейские бумаги воссоздают облик Распутина следующим образом: «Телосложения – обыкновенного, цвет волос – светлый шатен, лицо – продолговатое, нос – умеренный, борода – кружком, темно-русая, тип – русский»¹⁸². Помимо этого скупого описания, сохранилось значительное число фотографий и портретов, однако и они совершенно недостаточны, поскольку внешность актера раскрывается в процессе игры и отнюдь не сводится к набору статичных поз: фас, профиль, полуоборот и т. д.