Распутник
Шрифт:
Не пропустила она и взглядов, когда Майкл продуманно положил свою большую теплую ладонь ей на спину, подталкивая Пенелопу в гостиную, где гости ждали, когда их пригласят в столовую. Ладонь он положил с высочайшей точностью, сопроводив этот жест такой теплой улыбкой (едва узнаваемой), что Пенелопе с трудом удалось скрыть восхищение его стратегией и неожиданно охватившее ее удовольствие.
Этим взглядам сопутствовало трепетание вееров в слишком холодном помещении и шелест шепотков. Пенелопа делала вид, что ничего не слышит,
— Ты справляешься великолепно, — прямо ей на ушко. При этом ее окатило волной удовольствия, хотя она и поклялась себе, что не поддастся его чарам.
Пенелопа мысленно отругала себя за эту теплую приторность. Напомнила себе, что не видела Борна с самой их брачной ночи, что он ясно дал ей понять — все эти проявления супружеских чувств всего лишь представление для публики, но все же щеки ее зарделись, и когда она заглянула в глаза мужа, то увидела в них удовлетворение. Он снова склонился к ней.
— Румянец — просто верх совершенства, моя невинная малышка.
От этих слов пламя окончательно заполыхало, словно они и вправду страстно любят друг друга, хотя на самом деле все было наоборот.
На время обеда их, разумеется, разъединили, и началось настоящее испытание. Виконт Тоттенхем проводил Пенелопу на ее место, втиснув между собой и мистером Донованом Уэстом, издателем двух самых читаемых в Британии газет. Уэст был златовласым очаровашкой, замечавшим, казалось, все на свете, в том числе и нервозность Пенелопы.
Он обратился к ней так, что слышала только она:
— Не давайте им ни малейшего шанса. Они сразу этим воспользуются, насадят вас на вертел, и с вами будет покончено.
Он имел в виду женщин.
За столом их оказалось шесть, и каждая сидела с поджатыми губами и высокомерным видом. Их беседа — вполне непринужденная на первый взгляд — велась тоном, который придавал каждому сказанному слову двойной смысл, словно все они собрались ради розыгрыша, не известного ни Майклу, ни Пенелопе.
Это непременно привело бы Пенелопу в раздражение, если бы они с Майклом не имели собственного секрета.
И только в конце трапезы разговор коснулся их.
— Поведайте нам, лорд Борн, — процедила вдовствующая виконтесса Тоттенхем голосом, слишком громким для приватной беседы, — как вышло, что вы с леди Борн обручились? Я обожаю любовные истории.
Еще бы не обожала. Любовные истории — лучшая почва для скандала. Общая беседа внезапно прекратилась, и собравшиеся замолчали, дожидаясь ответа Майкла.
Он кинул на Пенелопу теплый, любящий взгляд.
— Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь в состоянии провести четверть часа в обществе моей жены и не влюбиться в нее. — Сказанное уже само по себе было скандальным. Ни один хорошо воспитанный бессердечный аристократ не произнесет подобного вслух, и в ответ
Сердце Пенелопы забилось быстрее, стоило ей услышать это и увидеть, как приподнялся в призраке улыбки уголок его губ.
Поразительно, как сильна власть слов. Даже фальшивых.
Она невольно улыбнулась ему в ответ, и ей не пришлось изображать смущение — общее внимание заставило ее опустить голову.
— Кроме того, вам очень повезло, что ее приданое включает в себя земли, входящие в маркизат. — Этот пьяный взрыв прозвучал с дальнего конца стола, от графини Холлоуэй, несчастной женщины, получавшей удовольствие, делая больно другим. Пенелопа никогда ее не любила. Она даже не посмотрела на графиню, устремив свой взгляд на мужа. Настала ее очередь вступить в разговор.
— Повезло в основном мне, леди Холлоуэй, — произнесла Пенелопа, не отводя глаз от мужа. — Если бы не наше соседство в детстве, боюсь, мой супруг никогда бы меня не нашел.
В глазах Майкла вспыхнуло восхищение. Он поднял свой бокал в сторону Пенелопы.
— Раньше или позже я бы все равно понял, чего мне недостает, милая. И начал бы тебя искать.
Это согрело ее до глубины души, но Пенелопа вовремя вспомнила, что все это лишь игра.
Майкл перехватил нить разговора, развивая историю, заверяя собравшихся, что он пропал, потерял голову и сердце и влюбился по уши, и Пенелопа смогла вздохнуть.
Он предстал перед гостями таким красивым и умным, обворожительным и забавным, подпускал в речь как раз нужное количество раскаяния... словно пытался загладить свою вину за прошлые прегрешения и готов был сделать все, что требуется, лишь бы вернуться в общество — ради жены.
Он просто само совершенство.
Он заставил даже Пенелопу поверить в то, что в День святого Стефана был там, в главной гостиной дома приходского священника в Колдхарборе, в окружении веселящихся людей и гирлянд падуба. И пленил ее сладкими речами.
В точности как пленил сейчас всех остальных.
— ...Признаюсь честно, я в жизни своей не танцевал рил, но она заставила меня протанцевать их с десяток!
За столом зазвенел смех, Пенелопа подняла свой бокал и сделала маленький глоток вина, надеясь, что спиртное успокоит бурлящий желудок; глядя, как ее муж потчует гостей сказкой об их головокружительном романе.
— Полагаю, это всего лишь вопрос времени. Я бы все равно вернулся в Колдхарбор и понял, что оставил там не только Фальконвелл-Мэнор. — Он посмотрел на жену через стол, и у нее перехватило дыхание, такие яркие искры блестели в его глазах. — Хвала небесам, что я нашел ее раньше, чем успел кто-нибудь другой.