Распыление 3. Тайна двух континентов
Шрифт:
– Тут всё сложнее, – не обиделся учитель. – Магических созданий поддерживает сама земля. Поколениями люди верили в сверхъестественных существ и богов. А мы, как ты помнишь, находимся в Египте – средоточии древних мифов. Вера настолько глубоко пропитала пески и камни здешних мест, что для воплощения фантазий достаточно искры – в буквальном смысле. Так что поосторожнее с желаниями, мадемуазель, – совсем другим тоном заключил Лумумба. – Не ровен час, сбудутся.
Повернулся и пошел по гребню дюны. Есть всё равно было нечего и мы покорно поплелись следом.
– А
Что характерно: мы с Машкой увязали по колено. Ноги скользили, подворачивались, вызывая оползни и пескопады, а вот наставник шествовал по песку, аки по проспекту Космомольцев. Лаковые штиблеты его были чисты, будто только что из магазина, стрелками на брюках можно было молекулы расщеплять, а полы плаща трепыхались на ветру, как крылья бабочки "Мёртвая голова".
– Видите тонкую полоску зелени? – указал Лумумба на горизонт, не сбавляя хода. – Там Нил. Большая вода. А значит, лодки, верблюды, носильщики в белых штанах – словом, любые блага цивилизации, каких только душа пожелает.
– А вы не можете наколдовать ковер-самолет, например? – спросила, пыхтя, Машка. – Или тапки-скороходы, на худой конец?
Бвана сердито на неё покосился.
– То есть моя лекция на вас, мадемуазель, не произвела никакого образовательного эффекта.
– Ну почему же? – сняв курточку, она повязала её вокруг талии за рукава. – Очень интересно было…
– Интересно? Всего лишь? – начал заводиться Лумумба.
– Учитель хочет сказать, что нельзя переть в чужой монастырь со своим самоваром, – опередил я лавину упреков, сравнимую с падением Пизанской башни. – Здесь свои законы, и не зная их, мы можем наломать дров и разозлить всех местных. А мертвецы не любят, когда их злят.
Никаких благ цивилизации в виде белых штанов и осликов на пристани Нила не обнаружилось. Да и от самой пристани остались лишь гнилые мостки. Вокруг, в липкой и вонючей грязи, нежились крокодилы. Сначала я принял их за бревна, но когда попробовал наступить на одного и он открыл пасть… В общем, башмак удалось спасти только чудом.
– Сик транзит глориа мунди, – печально заметил Лумумба. – Пристань Гизы всегда была довольно оживленным местечком. Отсюда начиналась куча маршрутов по Долине Мертвых. Она всегда кишела охотниками за сокровищами, гробокопателями и прочим сбродом, как амбар – крысами. Каждый день из Каира прибывали сотни лодок. Но нет больше верблюдов, разбойников в малиновых фесках, с черными, свисающими на грудь усами и кривыми ятаганами; нет европейцев в пробковых шлемах, с револьверами и фотоаппаратами, нет торговцев поддельными редкостями, ловких мальчишек, готовых своровать даже седло из-под погонщика ослов… Никого нет. Остался только песок.
– И мумии, – добавила Машка.
– Дались тебе эти мумии, – потерял терпение наставник. – Ни одной ведь еще не видели…
– Увидим, – мрачно пообещала напарница. – И тогда живые позавидуют мертвым.
Я привык ходить пешком.
Но: несколько километров по каменным мостовым, под сереньким, сеющим дождик Московским небом, и столько же по раскаленной белой пустыне, под раскаленным белым небом, с которого безжалостно палит раскаленное белое солнце, а в морду, как бы ты не повернулся, дует раскаленный ветер… Это, как говаривал отец Дуршлаг, две большие разницы, дети мои.
***
В узкие улочки Каира мы вползали на закате. Еле живые, с болячками на губах и тоннами песка в желудках. Я сгорел до тла – а еще говорят, жар костей не ломит. Машке тоже досталось: нос облупился, из щек впору свекольный суп варить, а веснушек столько, что их можно использовать вместо карты звездного неба. Она еле волочила ноги – оба ножа и связку гранат напарница бросила еще в самом начале пути, на берегу Нила.
Рукояти пистолетов непримиримо торчали из-за ремня. Машенька заявила, что скорее съест крокодила, вместе с зубами и шкурой, чем расстанется с прощальными подарками Олега и Сигурда…
Кудри наставника тоже запылились, в уголках глаз прорезались тонкие лучики морщин, на висках залегли синеватые тени.
– Вот я интересуюсь, – язык двигался с трудом, скорее напоминая старую губку для мытья посуды, нежели орган общения. – Вы говорили, Каир – столица Египта, деловой центр. Но я не вижу здесь никакого центра. Везде – сплошные окраины.
– Скорее, это козий выгул, чем столица, – прохрипела Машка, кивая на стадо тощих парнокопытных, обросших клочкастой, в репьях, шерстью.
Козы мирно щипали пыльный чертополох на обочине грунтовки. Судя по высоте бурьяна, проросшего между колеями, она уже и забыла, как выглядят автомобили.
– И что дальше? – устало спросил я, плюхаясь на обочину неподалеку от коз.
Лумумба оглядел пейзаж. Город был печальным, желтым и пыльным, как построенный из древних обувных коробок крысиный лабиринт. Узкие улочки, слепые провалы окон… В дымке над плоскими крышами плыл тонкий, как игла, минарет.
– Туда! – сказал бвана, указывая на минарет, как Александр Македонский на Индию.
– С какого перепуга? – вяло отреагировала Машка.
– Эх вы, горе-путешественники, – наставник вздернул нас на ноги, как щенят. – Это – Каирский археомагический музей. Башня на месте, а значит, внутри кто-то есть.
Музей встретил нас распахнутыми настежь дверьми, сумрачными залами и гулким эхом. То было циклопическое сооружение. Огромные колонны портика могли заменить собой титанов, поддерживающих Небесный свод.
По ступеням мог запросто маршировать кавалерийский полк при полном параде и с лошадьми в придачу. А уж внутри… Чем-то интерьер музея напоминал недоброй памяти пирамиду Хеопса – тот же кровожадный стиль настенной росписи, тусклый, скудно отмеренный сквозь узкие бойницы свет и запах запылившихся веков.