Распыление. Дело о Бабе-яге
Шрифт:
Дом был довольно старый, под серой шиферной крышей. Сайдинг, давно не крашеный, производил впечатление заброшенности и неуюта, однако во дворе пестрели радующие глаз клумбы. Половину цветов на них я даже не знал. Только бледно-синие васильки, да розово-красный львиный зев. В стороне, как король среди подданных, высился единственный розовый куст. Бутоны на нем были богатого, багрово-винного оттенка. Так и захотелось подойти, понюхать…
— Ваня, веди себя прилично. — напомнил Лумумба, направляясь по дорожке к рыльцу. — Помни: мы пришли не ссориться.
— А почему именно она? — шепотом задал я вопрос, который
— У Обреза уже есть наставник. Если бы он сам захотел… Но он не захочет. Тем более, нам нужна девушка. — договаривая, Лумумба уже стучал в дверь, и спросить, почему именно девушка, я не успел.
Дверь распахнулась рывком, будто там знали, кто пришел, и очень этого ждали… Но, увидев выражение лица Маши я понял: ждали не нас.
— Здравствуйте, Марья. Позволите войти? — Лумумба вежливо улыбнулся.
— Маша меня зовут. — буркнула она. — Чего надо?
— У нас к вам предложение. — она на секунду задумалась, потом кивнула.
— Ладно, проходите. Хуже всё равно не будет. — мотнув копной распущенных, и похожих на огненное облако волос, она пошла вглубь дома.
Внутри было очень уютно, несмотря на то, что обои кое-где отставали, двери давно нуждались в покраске, а потолок в побелке. Но общая атмосфера — детские картинки, яркие и веселые, которыми были залеплены почти все свободные места, чистые, как слеза младенца, окна за кружевными занавесками, запах какой-то выпечки — всё это говорило о том, что дом этот любят. Я даже позавидовал, немножко. Впрочем, у нас, в казармах при агентстве, тоже неплохо. Тепло и сухо. Кормежка три раза в день…
Нас провели на кухню. За круглым столом, бессильно сжав руки, сидела красивая и бледная девушка. А рядом с ней — Таракан. Я удивился: не создавалось впечатления, что они с Машей такие уж друзья.
Неуверенно махнув в нашу сторону, Маша сказала:
— Вот… пришли. Я тебе о них рассказывала. — обратилась она к девушке.
— Это Ласточка. Мы вместе живем. — уже нам с Лумумбой. — А Таракана вы знаете.
— Рад познакомиться. — наставник чопорно поклонился. — Но… Я бы хотел видеть вашего учителя. Нельзя ли его тоже пригласить?
— Нельзя! — вдруг крикнула она. Его никуда больше нельзя пригласить! — и, развернувшись, выбежала из кухни. Где-то хлопнула дверь.
Мы перевели взгляды на Таракана.
— Бабуля ушел. — вместо него сказала девушка. — И не вернулся.
Глава 11
Бабуля исчез в ту ночь, когда я ушла на охоту. Ласточка думает, он сам так решил. Почувствовал, что больше не может сдерживаться, что навсегда становится чудовищем. И ушел, чтобы никому не навредить.
Это был удар. После всего что было, после Матери Драконов, психованных магов, из-за которых всё и покатилось к чертям собачьим, вернуться домой и узнать, что он ушел… У меня опустились руки.
Ласточка, бледная после болезни, теперь и вовсе походила на ледышку — тонкую до прозрачности. Близняшки рыдали взахлеб.
…Обрез, как и велел ему Таракан, довел меня до самого дома. Я, переборов себя, пригласила его войти. Нельзя отпускать человека, который тебе чем-то помог, даже чаем не напоив. Пусть он тебе и не очень нравится… Так мы и застали Ласточку с детьми на кухне. За пустым столом.
Сила привычки. Бабуля всегда говорил: кухня — сердце хорошего
Узнав, что произошло, я бессильно рухнула за стол. Навалилась усталость: две бессонные ночи, сумасшедшая битва с драконами, а теперь — это. Я будто провалилась в глубокий черный омут. Если б не присутствие близняшек, я бы наверное расплакалась. Но нельзя. Теперь я — старшая в доме. По-честному, старшая конечно Ласточка, но она всегда была не от мира сего. За ней тоже придется приглядывать…
Обрез, поздоровавшись и уяснив, по какому поводу похоронное настроение, развил бурную деятельность. Растопил плиту, поставил чайник, смел окаменелые крошки со стола, выгнал близняшек умывать сопли и слезы.
Ласточке приказал чистить картошку. Ну откуда Обрезу было знать, что ножей дома мы ей не даем? Что моя подружка, начав резать — неважно, что, — уже не могла остановиться… Это была оборотная сторона непревзойденного искусства владения клинком. Самое главное, не Бабуля её этому научил. Она уже такая была, когда к нам попала. Только ничего о своей прошлой жизни не рассказывала.
Теперь, глядя на то, как она аккуратно снимает тонкий слой картофельной кожуры, высунув язык от усердия, я не знала, что и думать. Подменили подружку…
Или Обрез так на неё повлиял? Она смотрела на парня — длинного, нескладного, с куцей, растущей только местами, бородкой, в постоянно съезжающих на нос разбитых очках, как на святого.
— Откуда ты знаешь, что Сашка до сладкого сам не свой? — спросила я, пока Обрез споро замешивал тесто.
Тесто, спросите вы? Ну да, самое настоящее, для блинов. Меня это поразило. Бабуля шутил, что профессионально он только консервы вскрывать умеет, мы с Ласточкой тяги к кулинарному искусству тоже не испытывали. Максимум — яичница и покупные полуфабрикаты. А этот невозможный парень… Каким отморозком он бывал на поле битвы — мама дорогая! Это ведь он меня чуть из огнемета не спалил! А третьего дня целый цыганский табор сжег…
Напоив всех чаем, он пошарил по полкам, и, никого не спрашивая, побежал в продуктовый. Дома было шаром покати, после пельменей, которые я принесла третьего дня, никто толком ничего и не ел. Притащил целую гору продуктов — страшно подумать, сколько всё это стоило, и вот теперь, стоя у нашей, не так уж часто используемой плиты, собирался печь блины.
Мешая большой ложкой тягучую массу, он рассказывал:
— Я тебе уже говорил. У меня в деревне два брата: Петька и Армен. Мы втроем месяцами жили, пока маманя на заработки ездила. А я — за старшего, так что пришлось научиться. И хлеб печь и суп варить… В деревне продуктовых лавок нету. — А что до сладкого… — он усмехнулся. — Помню, лет десять мне было. Сварила маманя варенье из малины, и поставила тазик на верхнюю полку, чтобы я не добрался. Да пригрозила: хоть ложечку сожрешь, пока меня не будет, все уши оборву. Естественно, как только она ушла, я полез за вареньем. Мелкий был, как клоп, а таз высоко стоял, я за край полки уцепился, подтянулся… А табуретка возьми, и упади. Так я и повис. Полка не выдержала, таз с вареньем перевернулся, и — на меня. Так и грохнулся, с тазом на голове. Сижу на полу, обтекаю…