Распыление. Дело о Бабе-яге
Шрифт:
Лумумба, взмахнув агогоном, задернул завесу. Все выдохнули.
Я огляделся: оказалось, охранников Цаппеля и след простыл, а сам градоначальник сидел на земле, привалившись к могильному камню и разбросав ноги. Вид у него был совершенно отсутствующий.
Лумумба, заботливо попрыгав на могилке, разрушил ногой соляной круг и вышел.
— А вы молодец. — бросил он Цаппелю, раскуривая трубку. — Многим на вашем месте приходилось срочно искать чистое исподнее.
Градоначальник только бессильно махнул рукой. Об убийственных планах по поводу наших персон он и думать забыл.
— Ну? Вы удовлетворены?
— А теперь ходу. — Лумумба повернулся к нам и потер руки так, будто только что вышел из-за стола. — Нас ждут великие дела.
— Какие? — спросила Маша на бегу.
— Как это, какие? Твой наставник ждет не дождется, когда его расколдуют. До рассвета не так уж много времени.
Глава 14
Дачный поселок, в котором жила Маша, располагался недалеко от кладбища, за излучиной реки. Оставив Цаппеля приходить в себя и собираться с мыслями, мы припустили прямо по берегу — так было короче.
Лумумба, чтобы не сверкать во тьме белыми одеждами, накинул свой любимый плащ. И теперь полы его раздувал встречный ветер, делая наставника похожим на громадную голенастую птицу.
— Вань? — Маша, пристроившись рядом, взяла меня за руку.
— Ты чего?
— Так, ничего. Не по себе что-то.
— После Нави всегда так. Скоро пройдет.
— Да я больше о Бабуле. Как думаешь, его правда удастся расколдовать?
Я честно задумался.
— Не знаю. Мы ж сами еще ничего не видели. Будем надеяться…
Зайдя домой, Маша принялась хозяйничать. Поставила чайник, достала вазочку с колотым сахаром, и, пока он закипал, попыталась навести порядок. Вытерла пыль, собрала оставленную с прошлого визита посуду в раковину. Руки у нее немножко дрожали. Но это, я думаю, от волнения. Я и сам переживал: как пройдет встреча с Бабулей? Один Лумумба был спокоен и невозмутим, будто и не разговаривал всего пару часов назад с мертвецами, а сейчас ему предстоял заслуженный отдых, а не новое колдовство.
Чаю попить мы так и не успели. Почувствовали. Выражалось это вот в чем: по спине, от лопаток, пошел жар и стало страшно. Этот-то беспричинный страх явственней всего и указывал на присутствие потустороннего существа.
Когда я был совсем-совсем маленьким, меня возили на лето в деревню. О тех золотых днях я не помню ничего, кроме одного.
Домовой. По словам бабушки он жил за печкой, а по ночам бродил по дому. Первые ночи я просыпался от душного ужаса. Он как влажная простыня облепившая тело, не давал ни вздохнуть, ни позвать на помощь, ни пошевелиться. Бабушка говорила, что так бывает, когда к кровати подходит домовой и смотрит, как ты спишь…
Когда я впервые увидел Тот свет, спытал это самое чувство, и назвал его по-своему: нетерпячка. Потому что не видеть, но при этом чувствовать вторжение Нави в Правь — это всё равно, что усесться голым задом на муравейник и не иметь никакой возможности с оного подняться.
Будто черти пляшут на твоей могиле — говорил на лекциях товарищ Седой. Лумумба же объяснял всё проще и прозаичнее: спазмом коронарных сосудов.
Ощутив
— Это он. — сказала она шепотом. — Зверь. Я его слышу…
Учитель, скользнув к подоконнику, выглянул наружу.
— Вижу. — спокойно сообщил он, а затем оглянулся и внимательно посмотрел на Машу. — Ты чувствуешь в себе силы встретиться с ним еще раз?
— Боюсь, у меня не хватит сил отказаться.
Я всё больше восхищался этой девушкой: любой на её месте, заслышав зов Нави второй раз за ночь, имел право впасть в истерику.
— Тогда иди, голубушка, и ничего не бойся. Мы будем рядом. — напутствовал её Лумумба. Маша удивленно улыбнулась.
— А я и не боюсь. Это же Бабуля. — она встала и направилась к выходу из кухни. — Обещайте мне одну вещь. — попросила, задержавшись у притолоки. — Что бы ни случилось, не убивайте его.
— Не волнуйся. — сказал Лумумба. — Я же обещал.
А мне сказал:
— Не вмешивайся, стажер. Лучше всего, подожди здесь, у дома. Сейчас от тебя мало пользы… — и пошел вслед за ней, а я остался.
Тонкая фигурка Маши удалялась в сторону реки по освещенной луной улице. Лумумба крался за ней, хоронясь в тени заборов. Он прекрасно всё видел, так как всё еще был под кайфом, и мог вмешаться в ход событий в любой момент. Мне же оставалась участь жалкого наблюдателя, так как Нави без Пыльцы я увидеть не мог.
Но я не выдержал. Оставаться на месте было выше человеческих сил, и приказов наставника, соответственно. Путаясь в траве и тихо чертыхаясь, я всё-таки пошел вслед за ними вдоль обочины, уповая на то, что никого не разбужу.
Стояла мертвая тишина. Хуже, чем на кладбище. Там хоть сверчки пели, да совы кричали, а здесь не было ничего. Я не слышал даже собственных шагов.
Добравшись до реки, я спрятался за небольшой холмик, поросший камышом и, раздвинув твердые гладкие стебли, стал наблюдать. Волны накатывали на берег совершенно бесшумно, как в немом кино, и резкий, ацетиленовый свет луны высвечивал каждую песчинку на пляже. Маша стояла по колено в воде и разговаривала с кем-то невидимым. Она то протягивала ему руки, то прижимала их к груди, о чем-то умоляя. Ветер раздувал её волосы, закрывая прядями лицо, но она даже не пыталась их убрать.
Потом я понял, что она плачет — по тому, как содрогались её плечи. Чувствовалось, что её тянет на глубину, будто невидимой веревкой, и Маша поддается — шажок за шажком. Потом её рвануло особенно сильно, она упала, скрывшись под водой, и я вскочил. Черт с ними, со всеми обещаниями, вместе взятыми. Если эта тварь утащит её под воду…
— Спокойно, падаван. — Лумумба, незаметно подобравшись сзади, упал сверху, прижимая меня к земле.
Как только учитель меня коснулся, Завеса поднялась и я увидел Зверя. Он стоял в воде, и волны образовывали вокруг его длинных стройных ног серебряные круги. Его обнаженный торс светился и мускулы рельефно перекатывались под гладкой кожей. Бледные, как лунный мед, волосы буйно струились по плечам, а узкие глаза над высокими скулами пламенели синими всполохами. Губы улыбались. Он держал Машу на руках — голова её бессильно свешивалась, волосы плавали в воде. Глаза девушки были закрыты, а рот приоткрыт. Я никак не мог понять, дышит она или нет…