Шрифт:
О любви. Это будет рассказ о любви. Посмотрим, что получится. Что выйдет, посмотрим.
Ученик 9 «б» класса Калашников славился на всю школу.
Школа эта шла впереди по успеваемости в районе, догоняла кого-то по сбору макулатуры и обгоняла по металлолому. Многие другие школы могли лишь позавидовать ее высоким спортивным достижениям. Четкая работа кружков не знала себе равных.
Но существовал девятиклассник Калашников.
Фамилия Калашникова выскакивала на каждом педсовете и очередном родительском собрании.
Калашникова ругали
Ругали его так часто, что похвалить уже времени не хватало. А похвалить было за что. За довольно тесным частоколом двоек по алгебре проглядывали пятерки за сочинения по литературе.
Почему-то, традиция такая, что ли, — если ученик получает четверки и пятерки по математике, и тройки — по истории, литературе — это ученик хороший. Если наоборот — плохой. Пиши пропало!
Но что это, — спросят меня, — все про Калашникова да про Калашникова. А про любовь где?
Про любовь же договорились. Все правильно. Про любовь.
Однажды Калашников вернулся из школы домой.
Снял пальто и прошел в комнату. И тут залился голосистый телефон. Телефон был совсем новенький. Его недавно поставили. Звонки у него были громкие и радостные.
Калашникову звонили очень редко. Он даже подумал — кто бы это мог быть?
Снял трубку и сказал:
— Алло!
Но он ничего не услышал. Телефон молчал.
— Алло! — повторил Калашников громче.
На кухне, шипя, что-то жарилось, и Калашникову показалось, что из-за этого он ничего не слышал.
— Да, я слушаю, — почти крикнул он.
И тут же в ответ запрыгали в трубке коротенькие быстрые гудочки. Калашников пожал плечами и положил трубку.
Опять не то, — слышу я чей-то голос. — Любовь где, где же любовь? Куда запрятали?
Любовь? Любовь-то уже и началась.
Калашников был влюблен.
По нему, конечно, это не было заметно, на лбу не написано. Не томился он, не чиркал записок, никого не провожал и ни с кем из девочек не заговаривал.
И не то чтобы он был стеснительный, нет. Просто Калашников был влюблен по-своему. И влюбленность свою внешне никак не выказывал. Не вздыхал. И на улучшении успеваемости влюбленность не сказалась.
Нет, Таня Поташова не считалась первой красавицей. Да, она заметно проигрывала Алле Виноградовой или, скажем, Люде Голубицкой. Вот Алле и Люде записки писали, домой их провожали, кто-то с кем-то даже целовался.
Калашников, один-единственный во всем классе, любил Таню Поташову. Он один-единственный знал, что Таня — очень красивая.
И — в отличие от Виноградовой и Голубицкой, неистовых модниц, носивших самые узкие и короткие юбки и самые широкие и длинные пальто в классе, Таня одевалась самым нормальным образом.
Но Калашников ее все равно заметил.
Он влюбился в нее на экзамене по геометрии за 8-й класс. Калашников стоял у доски и, сильно путаясь в перпендикулярах и параллельных
Калашников знал, что теорему эту очень давно доказал один умный человек, по фамилии Пифагор. Но тогда он забыл об этом. Тогда Пифагор не существовал для Калашникова.
Теорему доказывала Таня. И он смотрел, как она доказывала старую теорему о странных отношениях катетов и гипотенузы. Ему бы свою задачу решать, а он смотрел.
Она доказала. А он почувствовал, что влюбился.
И решил задачу. Непонятно почему. На четверку.
Такова была история любви Калашникова. Вернее, ее начало. И вот однажды снова в его квартире раздался звонок и снова молчала снятая телефонная трубка.
— Алло! — несколько раз повторил Калашников. — Алло! Алло!
Но никто не отозвался.
И сердитые маленькие гудочки опять запульсировали в трубке. Калашников и на этот звонок не обратил внимания. А затем…
Затем звонить начали каждый день. Иногда по два раза. И Калашников очень скоро привык к этим звонкам и молчаливому собеседнику по ту сторону провода.
Калашников решил для себя, что звонит Таня Поташова.
«А почему и в самом деле не она? — думал он. — Кому же еще звонить и вот так молчать? Она же ведь не знает, что я ее люблю. Вот и молчит».
Иногда ему приходила в голову смелая мысль. Ему хотелось крикнуть в пластмассовую решетку: «Таня, это ты?»
А в школе спросить у Тани было попросту немыслимо. Ну, как про это спросить?
Но когда Калашников поворачивался на своей парте во время рассказа учителя о необыкновенных свойствах солей азотной кислоты, он ловил Танин взгляд, направленный прямо на него. На него, а не на портрет старика Менделеева на стене.
Их взгляды встречались. И Калашников отворачивался.
— Если звонит она, — рассуждал он, — значит, она меня любит. Уж там не знаю, за что и почему. Ну, а раз так, она должна знать, что я тоже, тоже! Нужно ей позвонить.
Но Калашников не знал Таниного телефона. А спросить не решался.
Оставалось одно.
Великое дело — классный журнал. Он содержит в себе массу полезных сведений.
Здесь в строго алфавитном порядке расположены фамилии всех учеников класса. В разграфленных столбцах выведены заботливой рукой учителя перпендикулярные единицы, замысловатые двойки, извилистые тройки, квадратные четверки, полумесяцы пятерок с палочкой наверху.