Рассказы, эссе, философские этюды

Воин Александр Миронович

История эта такова.

"Бегающая собачка" или точнее "Собачка бегающая", как она именоваласъ в номенклатуре выпуска, была обыкновенной детской игрушкой, которая после того, как ее заводили и отпускали, ездила на колесиках минут 5, переодически переворачиваясь через спину. Точнее должна была ездить по требованиям ГОСТа, утвержденного в… сами понимаете где. В действительности же к тому моменту, как я свежеиспеченный инженер, выпускник киевского Политеха, пришел на эту шарашку, вернее был сослан на нее по распределению за 5-ю графу, собачка эта не бегала вовсе. В лучшем случае она лишь слабо дергала лапами и скучно смотрела на замученный техперсонал своими мертвыми, но все же нахальными глазами. Позже я узнал ее историю. Оказывается, из-за нее слетело два директора. Один из них сгорел весьма экстравагантным для советской действительности образом. Он почему-то

решил, что он не только руководящий технический деятель с дипломом инженера, но и действительно инженер, и заявил в горкоме, когда его назначали на место предшествующего, что он лично займется собачкой и если через две недели она не побежит, он просят снять его. Ну и сняли родимого. Ко времени моего прихода был уже 3-й собачий директор, который подобных глупостей в горкоме не произносил и потому продолжал еще занимать свой пост, хотя собачка по прежнему не бегала. Когда-то, когда ее только начали производить, она бегала все 5 минут. Замшелые любители старины утверждали, что иногда даже 6, но молодежь этому не верила. Потом она стала бегать 4, 3, 2 минуты. Упруго-эластичный советский ГОСТ все это выдерживал, но, когда она совсем остановилась, посыпались рекламации и к моменту моего прихода все 100% продукции возвращались на завод, а снять ее с производства или хотя бы снизить выпуск вышестоящие инстанции не разрешали. Летели рекламации, летели выговора, навстречу им улетали месячные и квартальные премии. Персонал сатанел.

Ничего этого мне не было сказано, а по своей розовой неопытности и академическому презрению к детским игрушкам я сам долго ни о чем не догадывался. Mне просто сказали:

– Вот тебе изделие, которое ты должен вести. Есть неполадки. Разберись и устрани. В случае сопротивления цехового начальства и ОТК тебе гарантирована полная поддержка дирекции.

Поскольку я наяву спал а видел§ как я смотаю с этого заводаи потому мне было глубоко плевать на директорскую поддержку, то я не обратил внимания на это несколько неожиданное для начинающего инженера обещание. Иначе уже по одному ему я мог бы догадаться о значимости предмета. Вместо этого, к счастью для завода, я принялся за дало с академическим спокойствием. Я взял комплект чертежей собачки и проверил. Чертежи были спроектированы где-то на стороне и позже уже на заводе в них было внесено довольно много изменении. Выяснилась любопытная вещь: исходные чертежи были абсолютно правильными, все же изменения хаотичными и не увязанными с остальными размерами. Я сделал то, что и должен был сделать начинающий инженер: вымарал все исправления и велел все детали изготовлять по исходом чертежам, а те, что изготовлены по исправленным - выбросить. Как и предвидела мудрая дирекция, поднялся вой из штамповочного цеха, поскольку у них летел план да еще нужно было переделывать много штампов. Хромой Сеня Каликант , начальник цеха, стуча костылем и брызгая на меня слюной кричал: "Все равно твоя собачка не будет бегать." Я не считал своей ни собачку, ни весь завод вместе в Сеней Каликантом. Это мое равнодушие плюс поддержка дирекции проломили сопротивление. Месячные запасы неправильных деталей были выброшены, штампы переделаны и когда все было приведено в соответствие с исходными чертежами, свершилось чудо - собачка побежала и сразу на все 5 минут.

Что же случилось с собачкой до этого? Почему были внесены в чертежи все эти нелепые изменения?

Оказывается, дело было вот как. Штампы изнашиваются и размеры деталей с изношенных штампов отличаются от исходных. Когда появились детали с этих изношенных штампов, собачка стала хандрить. Тогда собрались мудрецы и старейшины и стали судить. Обратиться к исходным чертежам и проверить соответствие им деталей- это было ниже их достоинства. Один их них заметил, что две шестеренки в одном из зацеплений механизма зажаты (это были как раз с изношенных штампов) и если их освободить (а сделал он это распилив посадочные отверстия для осей), то собачка снова побежит. Ну не 5 минут. 4 с половиной тоже ничего. Предложение приняли- увеличили расстояние между посадочными отверстиями под эти оси и внесли изменения в чертеж. Через некоторое время поизносились другие штампы - опять соответствующие изменения с небольшим сокращением времени жизни собачки. Потом по плану наступило время ремонтировать некоторые из штампов, и среди них те, по причине изношенности которых были сделаны изменения. С новых штампов пошли правильные детали, но теперь они уже не соответствовали изменениям, сделанным в других деталях. И что? Вернули все к исходному чертежу?
– Дудки, опять там перенесли отверстия, там погнули щечки механизма, пока собачка не откинула ноги совсем.

Вернемся

к новой мёнтальности. Философской базой ее следует считать экзистенциализм. Ясно, что из аксиом экзистенциализма о непознаваемости мира, неуправляемости и прочего прежде всего следует, что нечего и думать проверить правильность исходного чертежа и привести изделие в соответствие с ним. Тем не менее откаэаться не только от производства т.е. самой жизни, но и от чертежа, т.е. "научно-обоснованных" представлений о том, что есть что в этой жизни и что делать, чтобы жизнь была приличнее, чтоб не было возврата собачки, мы не можем. Поэтому начинается внесение изменений в нчертеж" по месту, по ситуации, где жмет сейчас. Ну , скажем, статистически известно, что соблюдение супружеской верности скверно действует на нервную

систему современных мужей /естественно, в ситуации, в которой собиралась статистика, но это не учитывается/. Вносим исправление в чертеж и объявляем, что мужья, соблюдающие верность - идиоты. Освобождаем там, где жало, и кому- то, допустим даже большинству, сразу становится легче. Но то, что система таких исправлений может привести только к полной остановке собачки - мне известно. А тебе , читатель?

Великий автор чертежа - Моисей и жалкие производственники -Фрейд и компания.

Эссе

Выставка американской живописи

Среди зрителей много молодых, симпатичных, одушевленных. Экскурсоводы чешут взахлеб с восторгом и упоением от своей причастности к великому искусству, оттого, что вот они понимают это суперсовременное и такое сложное и приобщают к этому пониманию других. Так сказать, подвижническая миссия, "нести в народ" и главное что нести?
– великое, бессмертное и облагораживающее искусство.

А вот совершенно умилительная картинка; симпатичная и сама еще юная экскурсоводка, по виду кибуцница предводительствует стайку девочек-подростков. Она усадила их прямо на пол и, усевшись сама в середине, вдохновенно приобщает.

И только один ты, Воин, бродишь среди них мрачным Гамлетом, исполненный недовольства, раздражения и негодования. За что и на что? Разве эта цветущая юность, получающая столько удовольствия и восторга от выставки - не лучшее опровержение твоих теорий? Что мешает тебе самому приобщиться к ним и черпать из того же источника наслаждений?

Поверь мне, читатель, в ту минуту я был начисто лишен самоуверенности, я хотел приобщиться и быть как все. Я подошел к одной из экскурсоводок и послушал ее объяснения возле картины Поллака.

– Вот обратите внимание на масштаб этой картины и на ее динамизм. Pеволюционно в ней то, что в ней нет центра композиции. Во всех картинах до этого был центр, и благодаря этому существовала иерархия всего изображения в отношении к нему. Поллак разрушил эту иерархию.

Что мне делать с моим проклятым рассудком. Он мешает мне приобщиться и слиться в экстазе. Он подсовывает мне ехидный вопрос: А зачем? Зачем, собственно, нужно было разрушать иерархию? Я удерживаюсь от встревания, дабы не испортить идиллию. Я ведь и сам стосковался по подобной атмосфере, атмосфере вдохновения прекрасным …, но только без фальши.

А самой экскурсоводке подобные вопроса не приходят \ в голову. Для нее, как и для Поллака, надо полагатъ, борьба с иерархией в живописи столь же естественно прогрессивна, как и борьба с иерархией наследуемой власти в феодальном обществе. И она продолжает с восторгом:

– У этой картины нет ни верха ни низа, ее можно повесить как угодно или еще лучше положить на пол (и ходить по ней ногами - добавляет ехидно мой внутренний голос).

– А вот другая картина. Она меньшего размера и

благодаря динамизму мазков и ограниченности пространства мы чувствуем напряжение.

О, черт побери, опять "напряжение и разрешение". Я

столкнулся с ними впервые в начале моего пребывания в

Израиле, когда был в составе русского гарина в кибуце, и

тамошний художник приобщал нас к современному искусству.

Но нему выходило, что в каждой картине, и вообще в произведении искусства, есть напряжение и разрешение и что ничего другого нет и уж во всяком случае может не быть. Я спорил с ним до хрипоты на моем варварском тогдашнем иврите и "напряжение" это с "разрешением" надоели мне до чертовой матери. Нет, не могу приобщаться, ухожу!